Мужчина наконец-то оторвался от созерцания черепахи и направился дальше. Патриция ринулась в погоню за ним. Элен приотстала и могла без помех наблюдать, как Патриция, догнав ничего не подозревавшего посетителя, ладонями закрыла ему глаза.
Пуленепробиваемое стекло — вот что спасло рыб. Будь стекло чуточку потоньше, рыбы выплеснулись бы на пол, а Патриция заняла их место в аквариуме. Теперь же Патриция сидела на полу, в трех метрах от той точки, где находилась за секунду до этого. А мужчина, чья реакция, по мнению Элен, оказалась стремительной, хотя и несколько странной, обернувшись, застыл на месте.
Элен заключила, что была глубоко не права. На этого человека стоило обратить внимание. У него было очень красивое и очень необычное лицо. Безусловно, жесткое. Вероятно, он был способен проявить крайнюю твердость. Но еще скорее — совершить незаурядный поступок. Пожалуй, Элен легко могла бы представить его среди полярных льдов или на капитанском мостике корабля в бушующем море. Или в любой иной ситуации, где требовалась сила духа и умение вести за собой других. Нельзя было вообразить лишь одного — что этот мужчина станет прятаться за чужими спинами.
Спустя мгновение лицо его уже не казалось Элен жестким. Напротив — растерянным и смущенным. Он шагнул к Патриции, помог ей подняться. Сказал по-английски:
— Я очень огорчен.
— Как это неприятно! — пролепетала Патриция. — Я-то надеялась вас обрадовать.
— Боюсь, это желание дорого вам обошлось.
— У вас всегда вызывает такой ужас встреча со старыми друзьями?
— Моей спине померещилась встреча со старыми врагами. Клянусь, спина будет наказана — и спина, и то, что ниже.
Он улыбнулся, и Элен невольно подошла ближе. Похоже, знакомый Патриции умел освещать улыбками все вокруг себя.
— Познакомьтесь, — сказала Патриция.
И назвала имя, прозвучавшее для Элен как «Эндорияма». Элен знала, что тайанцы ставят фамилию перед именем, и теперь тщетно пыталась угадать: зовут нового знакомого Эн Дорияма или Эндори Яма?
— Мы с Эндо вместе работали на раскопках, — продолжала объяснять Патриция.
Загадка разрешилась. Элен трудно давались тайанские имена, и мысленно она несколько раз повторила: «Эндо Рияма. Эндо Рияма».
— Давно ли вы в Тайане?
— Я вернулась сразу, как только иностранцам разрешили въезд в страну. Вы же помните, в начале войны нас всех выдворили… Элен приехала вместе со мной. Она пишет серию очерков о Тайане…
В Элен проснулась журналистка.
— Археология — это профессия или увлечение? — осведомилась она у Эндо.
— Увлечение, — ответил он после секундной паузы. — А по профессии я, как и большинство мужчин в Тайане, рыбак.
Элен разочарованно хмыкнула. Она готова была представить Эндо капитаном пиратского корабля, но не прозаическим рыболовом. Снова окинула его взглядом. Нет, прежде ей не доводилось видеть у рыбаков подобной осанки. Или, лучше сказать, выправки?
— Кстати, мы привозим живность и для этого океанария, — сообщил Эндо.
— Так вот почему вы так горячо приветствовали черепаху, — оживилась Патриция. — Это одна из ваших знакомых?
Они засмеялись.
— Скажите же, как наша работа? — нетерпеливо воскликнула Патриция. — Я пыталась разыскать профессора Шеня, но безрезультатно. Раскопки продолжаются?
— Вы разве не знаете? — спросил он таким тоном, что у Патриции разом пропала охота задавать вопросы. — Там все превратилось в пыль после бомбежек. Вам незачем туда ездить.
Патриция молча глотнула воздуха. Элен размышляла, у всех ли тайанских рыбаков обычные слова могут прозвучать резко, словно приказ? «Тай-анцы же воевали», — напомнила себе Элен. Предложила:
— Выйдем на улицу?
Она чувствовала, что сыта обитателями моря по горло. Да и Патриция, по ее мнению, нашла развлечение получше.
Они без сожаления покинули океанарий и очутились на набережной. Солнце клонилось к западу. Маленький буддийский храм на вершине горы казался черным на фоне огромного пылающего диска. Красноватые лучи заливали набережную. Уже зажгли фонари, их блеклый свет с каждой минутой становился все ярче.
Эндо купил девушкам цветы. Собственноручно приколол букетик к платью Патриции, еще раз извинившись за «безобразную выходку в океанарии». Патриция ответила таким благодарным взглядом, словно ее порадовали не только цветы, но и полет на пол.
Элен, в свою очередь, поблагодарила Эндо и, желая быть внимательной, любезно поинтересовалась, чем занимались археологи в группе профессора Шеня.
— Раскопками в Фарфоровом городе.
— Фарфоровый город? Я что-то о нем слышала…
— На мысе Цуна два века назад жил некий Ю-Чжан, богатый человек, владелец десятка гончарных мастерских. Он был страстным поклонником таланта госпожи Ота… Но, наверное, ваша подруга обо всем этом рассказывала?
Элен ответила не сразу. Патриция действительно твердила о госпоже Ота — ежедневно и ежечасно. Поедая свой завтрак, плавая в бассейне, путешествуя по окрестностям, посещая магазины, Патриция непременно находила повод заговорить о госпоже Ота. Если же она не рассказывала о жизни госпожи Ота, то читала отрывки из ее поэмы.
Чтобы иметь возможность спокойно выпить кофе, окунуться в бассейне, выбрать в магазине нужную вещь, Элен привыкла мгновенно отключаться при одном упоминании о данной особе и помнила только, что та жила в двенадцатом веке. Поэтому сейчас Элен предпочла заявить:
— Нет, я слышу об этом впервые.
Патриция обомлела.
— Моя подруга такая скрытная, — проворковала Элен, — особенно, когда речь заходит об ее увлечении археологией.
Судя по расширившимся глазам Эндо, Элен открыла ему совершенно новую черту в характере Патриции.
— Госпоже Ота поклонялись многие люди как при ее жизни, так и столетия спустя после ее смерти, — сказал Эндо. — Ю-Чжан, желая укрепить память о ней, приказал возвести Фарфоровый город, там были: «Павильон Зеленого Солнца», дворец «Времена года» и даже подобия крестьянских хижин, в каких госпоже Ота случалось провести ночь.
Элен слушала с интересом. Патриция, — учитывая, что не узнала для себя ни слова нового, — с упоением.
— Город строился двадцать восемь лет. И все эти годы хозяин мастерских оставался верен своей мечте.
— Меня это не удивляет, — встряла Элен. — Гораздо легче хранить верность мечте, чем собственной жене. Особенно если жена постарела на двадцать восемь лет.
— Полагаю, верность мечте и помогала ему сохранить верность жене, — парировал Эндо.
Патриция откликнулась на его слова сияющей улыбкой, убедившей Элен, что дело обстоит куда серьезнее, нежели показалось вначале.
— За время постройки Ю-Чжан совершенно разорился, был изгнан из собственного дома и кормился тем, что волны выбрасывали на берег, — продолжал Эндо.
— Как же к этому отнеслась его жена? — полюбопытствовала Элен.
— Последовала за ним! — патетически воскликнула Патриция.
Элен заключила, что подруга стремительно приближается к состоянию «поглупела от любви».
— И, сжимая друг друга в объятиях, они умерли от голода?
— Не угадала, — торжествующе возразила Патриция. — В Фарфоровый город стекались тысячи паломников, потому что не один Ю-Чжан чтил госпожу Ота. Вскоре всем стала известна печальная участь основателя города. Тогда люди, приходившие в город, — даже последние бедняки — начали складывать у ворот монеты. За день из них слагалась гора в человеческий рост. За год Ю-Чжан не только возвратил, но и утроил свое состояние.
Элен про себя отметила, что, кажется, впервые в мировой истории верность мечте обрела столь весомую награду.
— Что же было дальше?
— Полвека спустя землетрясение разрушило Фарфоровый город. Руины заросли лесом. Перед самой войной начались раскопки.
— Много успели сделать?
— Мало, — сухо откликнулся Эндо. — Работали всего три месяца.
Элен выразительно посмотрела на подругу. «Ты еще на что-то надеешься? Если он за три месяца не разглядел твоих совершенств, значит, слеп, как крот. Пусть и дальше роется в земле».