Жизнь Павленкова в Вятке вошла в обычное для него русло. Весной 1873 года Флорентий Федорович живо следил за разыгравшейся тяжбой вокруг Вятской публичной библиотеки. Чиновничий попечительный комитет привел библиотеку в полный упадок, по всему ощущалась совершеннейшая его некомпетентность в книжном деле. Комитет хотел сдать библиотеку губернскому земству, но при условии сохранения своей власти над ней. Одновременно с этим шумные пересуды в Вятке вызвали хлопоты земства об освобождении от приглашенного самим же им чиновника по народному просвещению Рачинского, кому доверили быть первым директором основываемого земством сельскохозяйственного училища. Он зарекомендовал себя всем, чем угодно, только не пониманием дела, к которому был призван. Однако затруднения чинились властями земства в этом вопросе изрядные.
Нередко ловил себя на мысли Флорентий Федорович, что Вятская земля ему теперь вовсе не чужая, заботы ее обитателей волнуют его больше прежнего. В «Отечественных записках», других журналах теперь в первую очередь перечитывал все то, что публиковалось из Вятки. Так, в майском номере «Отечественных записок» за 1875 год он познакомился с потрясшими его данными об истреблении в Вятской губернии хищными зверями крупного и мелкого скота. Только это наносило огромный ущерб населению. Так, в 1873 году от волков и медведей погибло в губернии
7 тысяч 600 голов крупного и 34 тысячи мелкого скота, что по отношению к общему количеству скота составит 0,4 процента для крупного и 1,7 процента для мелкого. В другой раз с большим интересом прочитал в петербургском журнале заметку «Наши общественные дела», где рассказывалось об эпизоде осуждения петербургским судом бывшего вятского губернатора Компанейщикова (в 1867–1868 годах) за оскорбление мирового судьи и банковского чиновника. Его приговорили к тюремному заключению на два месяца с неделей. Подумалось: по нынешнему губернатору тоже давно уже плачет веревка!
Но ведь не один губернатор и полицмейстер олицетворяют этот далекий край. Сколько здесь светлых, чистых, самобытных талантов! Когда на ярмарке разглядывал изделия мастеровых людей, восхищался тонкостью работы, чутьем красок, игрой воображения, пришло тогда на память, что более десяти лет назад, в бытность службы своей в Киеве, вычитал чуть ли не в тех же «Отечественных записках» о замечательном самоучке-изобретателе, крестьянине Вятской губернии Андрее Хитрине, который в 1852 году изобрел сенокосную, жатвенную, землепахотную машины и сеялку. Его это так поразило, что в один из своих приездов в Санкт-Петербург специально отправился смотреть эти модели на проходившей там сельскохозяйственной выставке.
Продолжению издательской деятельности Павленкова в Санкт-Петербурге способствовало то, что друг и сподвижник В. Д. Черкасов после службы в Черниговской губернии (куда он был вынужден отправиться по воле властей за участие в писаревских похоронах) возвратился в Петербург и вопреки всем преградам вел все павленковские дела. Важно было поддерживать связь с владельцами типографий, другими издателями, заботиться об аккуратной уплате по договорам, о рекламе.
Владимир Дмитриевич по роду своей службы должен был постоянно разъезжать по стране. Он не мог все время находиться в Санкт-Петербурге, что осложняло работу. Однако свои обязанности перед Павленковым Черкасов старался выполнять четко и, по возможности, своевременно. Сохранилось его письмо из Орла издателю «Русского календаря» А. С. Суворину. 3 октября 1874 года он обращался к коллеге-издателю по павленковским делам: «Не откажите в моей покорнейшей просьбе поместить прилагаемое при этом объявление в издаваемом Вами календаре впереди текста на одной странице. При этом я бы просил поместить заглавия “Новый курс физики” А. Гано и “Наглядная азбука” отдельно, как это сделано в Вашем календаре за 1874 год на 6-м месте от начала. Деньги за объявления и за 1 экз. календаря на 1875, который прошу Вас выслать мне в Орел, — не потрудитесь получить из книжного магазина Базунова по прилагаемой на обороте записке».
В воспоминаниях В. Г. Короленко рассказывается о том, как Павленков, несмотря на строжайший режим контроля за каждым его шагом в Вятке, все же сумел выбраться в столицу. Что потребовало столь рискованного предприятия?
Возможно, желание помочь Вере Ивановне? Или какие-то издательские работы? Это неизвестно. Но само по себе свидетельство В. Г. Короленко очень ценно для нас.