Павлик почувствовал, что у него глупеет лицо: все его вчерашние переживания были просто смешны, раз все дело сводилось к пучку соломы или сена.
— Кстати, — строго спросил Нечичко, — почему вы не побрились? Запомните раз и навсегда: у каждого солдата, а тем более у командира, рожа должна быть как шелк. Бритый человек относится к себе с уважением, он и воюет вдвое лучше небритого — проверено опытом. Парикмахерская за углом, берите ноги в охапку и — живо!..
Когда через полчаса Павлик, чисто выбритый, освеженный одеколоном, возвращался из парикмахерской морозно-солнечной улицей, он чувствовал себя будто наново родившимся. Без конца твердил он про себя незамысловатые советы Нечичко, казавшиеся ему вершиной воинской мудрости. Прочь все штатские привычки и штатские околичности, он вступил в мир четких, прекрасных своей ясностью и простотой отношений, в мир, где нет места ничему фальшивому, показному, где люди общаются по прямой, а прямая, как известно, кратчайшее расстояние между двумя точками…
В полдень колонна выехала из Боровичей и к вечеру без всяких происшествий прибыла в Неболчи. У дверей двухэтажного деревянного барака, где разместилось Политуправление фронта, Павлик простился с Нечичко. Не так-то уж много пробыли они вместе, не так-то уж близко сошлись, и все же Павлик долго не отпускал жесткую и теплую руку старшего батальонного комиссара.
— Ну, ладно, — проговорил наконец Нечичко и отнял руку. — Ты того… смотри!.. — Он потряс в воздухе кулаком, и Павлик всем сердцем понял и принял его жест.
— Спасибо вам за все!.. — крикнул он вдогон, но старший батальонный комиссар не обернулся.
4
Отдел, ведавший «Фронтовой-солдатской», занимал одну комнату на втором этаже барака. Начальник отдела, батальонный комиссар Гущин, худощавый, с острым, бритым наголо черепом и не идущей к его сухому, резкому облику доброй улыбкой, встретил вновь прибывших почти восторженно.
— Молодцы, что приехали!.. — поминутно говорил он, словно приехать или не приехать на фронт зависело от их свободного выбора.
Гущин был кадровым политработником. Ротным политруком участвовал он в боях под Хасаном, дослужился до комиссара полка в пору Халхын-Гола, затем учился, а перед войной преподавал марксизм-ленинизм в Военной академии. Контрпропаганда была для Гущина делом новым и незнакомым, к тому же он плохо ладил с немецким языком. Да и все его сотрудники, за исключением старшего инструктора Алексеева, знали немецкий «понаслышке», как сами они не без грусти острили. Потому-то с таким нетерпением ждал Гущин пополнения из Москвы.
— Значит, инструктор-литератор? — который раз повторял он, просматривая бумаги Павлика. — А на каком языке будете вы сочинять для нашей «Фронтовой-солдатской»?
— Батальный! — послышался мягкий, вкрадчивый голос. Из-за соседнего стола поднялся толстый человек с круглыми плечами и сырым, рыхлым лицом. В петлицах у него была шпала. — Нарушаешь правила, нехорошо!..
— Мой заместитель, старший политрук Хохлаков, — сказал Гущин. — Что же я нарушил, товарищ Хохлаков? — спросил он с ноткой строгости.
— Руссицизмами злоупотребляешь! — Лицо Хохлакова светилось обезоруживающим добродушием. — Почему говоришь «Фронтовая-солдатская», а не «Фронтише-Зольдатише»? Надо сразу приучать людей к языку!
Павлик понял, что Хохлаков вовсе не в шутку исковеркал название газеты, и громко рассмеялся.
— «Фронтише-Зольдатише» не по-немецки, — пояснил он с улыбкой в ответ на недоуменный взгляд Гущина. — Можно назвать, к примеру, «Зольдатен-фронт-цейтунг». А сочинять я буду, товарищ батальонный комиссар, естественно, на языке предполагаемых читателей газеты.
Павлик не успел договорить, а уже пожалел и о своем смехе, и о наивном тщеславии, которое продиктовало ему эту выспренную фразу. Но Хохлаков уже и сам хохотал над своей оплошностью, он даже извлек из кармана носовой платок, чтобы утереть набежавшую в уголок голубого тусклого глаза слезу.
— Подъел нас молодой человек, батальный! — говорил он, обмахиваясь платком. — Ох, подъел!
— И правильно сделал! — строго заявил Гущин. — Пора нам всем на немецкий язык налечь. А как у вас, товарищи, с языком? — обратился он к Енютину и Новикову.
— Нам он не требуется! — со спокойной гордостью ответил Енютин.
— Это верно, — воскликнул Павлик, — товарищ Енютин может не то что немецкий, китайский текст набирать!.. А вот в следующей партии едут товарищи, в совершенстве владеющие языком: переводчик Кульчицкая, инструктор-литератор Вельш, корректор Ржанов… Товарищ батальонный комиссар, а можно, я начну что-нибудь делать?