Енютин и Петров стали подбирать уцелевшие куски набора и выкладывать их на доску.
— А все-таки газету мы сдадим, — тихо и зло сказал Ржанов.
Петров, словно в испуге, вскинул тонкие брови, взгляд его ясно говорил: да ты, никак, тронулся, милый друг…
Снизу вернулись Кульчицкая и Вельш.
— Понимаете ли, ночью это переносится еще хуже, чем днем, — хмуро и смущенно сказал Вельш, шинель его спереди была густо вымазана глиной.
— Вы схватите простуду, — заметила Кульчицкая. — Нельзя так безрассудно бросаться на холодную землю.
— Не у всех такие лошадиные нервы…
Обычно Вельш был до приторности вежлив, подчеркнутой, навязчивой вежливостью, но от страха он грубел. Лицо Кульчицкой покрылось пятнами:
— Я не знаю, какие у меня нервы, но не могу понять, как можно настолько себя терять…
— Бросьте демагогию! Я вовсе не скрываю, что я не герой.
— Давайте работать, товарищи, — прервал их Ржанов. — Нам надо поднажать, первая полоса рассыпалась.
— Как так — рассыпалась?
— Вот, взгляните.
— Значит, опять не спать ночь? — криво усмехнулся Вельш. — Ну что же, война…
— Разрешите войти, — послышался ясный девичий голос. Все оглянулись. В дверях стояла маленькая девушка с чемоданом в руке. Из-под сдвинутой набок ушанки выбились иссиня-черные волосы. Смуглое лицо с несколько крупноватым носом и ослепительно белыми зубами сразу выдавало армянку, и удивительными на этом восточном лице казались голубые славянские глаза.
— Может, я не по адресу? — сказала девушка. — Мне нужна «Фронтовая-солдатская».
— Нет, нет, как раз по адресу, — радостно ответил Ржанов.
— Чудесно! Я прислана к вам на должность корректора. Меня зовут Белла, Белла Геворкова.
— Вы приехали с московским поездом? — спросил Белый.
— Ну да, только что…
— Вы попали под бомбежку?
— Ох, да! — засмеялась девушка. — Это так здорово! Я сразу почувствовала себя на войне. Как интересно!..
— Интересно?
Во взгляде Вельша скользнуло недоброжелательство: человек, так относящийся к бомбежке, не мог рассчитывать на его симпатию. Но для остальных приход Беллы был радостью.
Детская непосредственность Беллы чувствовалась во всем — в голосе, в улыбке, в блеске глаз, даже в том, что она назвала свое имя раньше фамилии.
— Вишь, клоп, да не тот! — добрым голосом сказал Енютин. — Кому заплата, а ей зарплата.
— Что это? — с интересом спросила Белла.
— Фольклор, — пояснил Ржанов, их улыбки встретились.
— Как удачно, — сладким тоном заметил Вельш. — В такой трудный момент к нам прибыло подкрепление.
— Да что вы, товарищ Вельш, девушка прямо с дороги!
— Я ни капельки не устала, я прекрасно ехала, у меня была верхняя полка. Разрешите мне поработать, я вас очень прошу! — Белла трогательно сжала руки, маленькие, с суховатыми пальцами подростка.
— Как же с вами быть? — раздумчиво произнес Ржанов. — Прежде всего вас надо куда-то пристроить.
— Разрешите мне просить товарищ Геворкову разделить со мной мою комнату? — церемонно сказала Кульчицкая.
— Спасибо! Большое вам спасибо. Только можно, я все-таки останусь!
— Ну, оставайтесь, — развел руками Ржанов. — По правде сказать, мы совсем зашились.
— Значит, хорошо, что я приехала?
— Еще как!..
— Ой, как я рада! А то мама все твердила: без тебя там, что ли, не обойдется!..
Бледная приволховская заря проникла в комнату, смешавшись с тусклым светом электричества и сизыми клубами табачного дыма. В этот тяжелый предрассветный час с людей будто сходит лак, все меты времени с печальной откровенностью выходят наружу. И только с Беллой ничего не мог поделать этот час-разоблачитель. Голубые глаза ее потемнели, она старательно терла их кулаками, чтобы прогнать дремоту. Но она была все так же юна, свежа и чиста, а легкий матовый налет усталости как бы заключил ее в нежный целлофановый кокон.
Приглядываясь к своим товарищам по работе, Павлик вспомнил слова матери: «Люди и хуже, и лучше, а главное, куда сложнее, чем тебе представляется». Да, и сложнее, и много интереснее. Взять хотя бы Ржанова. За короткий срок их знакомства внутренний мир этого человека претерпел немало изменений. Перенесенный из самого пекла войны на спокойное и тихое место корректора, Ржанов поначалу как бы отпустил вожжи, он частенько бывал навеселе и в разговоре проявлял «легкость мыслей необыкновенную». Нежданно его назначили редактором газеты — и Ржанов сразу же подтянулся, рьяно взялся за оборудование помещения для редакции, быстро наладил выпуск листовок. В нем обнаружился и зрелый ум, и твердая воля.