Павлик считал, что Анна просто выслуживается перед ним из опасения, как бы он окончательно не порушил гнезда, свитого ее другом. Но однажды, когда в наборной никого не было, она сказала ему доверительно:
— А товарищ тот — ушел и все вещички свои забрал, подчистую…
— Тем лучше, — суховато сказал Павлик. — Ведь вы, я слышал, жена фронтовика…
— Вдова… Мой еще летом без вести пропал.
Женщина вдруг улыбнулась и протянула Павлику маленькую, испачканную свинцовой пылью руку.
— Спасибо вам, — сказала она просто.
13
Вернувшись в этот день домой, Павлик увидел на своей кровати конверт и тотчас узнал Катин почерк. Лицо его вдруг похолодело, он понял, что побледнел. Что это — дурное предчувствие, угадка? Вскрыв письмо, он прочитал его раз, другой, третий — и слова так втравились в мозг, что он запомнил их от первой до последней строки.
«Милый, зачем я получила твое последнее, такое запоздалое письмо! Без него мне было бы легче. Ты так долго молчал, что я решила — это лучше для нас обоих. Прости, я и сейчас так думаю, хотя и плакала, читая твое письмо. Но ты написал его просто от одиночества, оттого, что у тебя там не слишком хорошо все сложилось. Ты скучаешь по Москве, по дому, по маме, а думаешь, что по мне. Я тебе не очень нужна, Павлик, иначе бы ты не уехал, иначе не молчал бы так долго. Мне было очень одиноко и тяжело, я стояла перед трудным выбором, который решал мою жизнь. А ты не только не помог мне, ты даже не потрудился ответить. И в последнем письме ты ни слова не пишешь об этом. Тебя совсем не интересуют мои жизненные планы и стремления. Нашелся человек, который поддержал меня, помог, вдохнул веру в себя. И я нужна этому человеку, я впервые узнала, что такое быть нужной. А тебе, Павлик, нужна только твоя мама. Ну что же, она остается с тобой. Не сердись, что я приняла решение за нас обоих, но ведь и ты сам решил свой отъезд…»
Настоящий, сокрушительный смысл письма как-то не сразу открылся Павлику. Он долго размышлял над тем, что несправедливо и даже глупо равнять его отъезд на фронт с тем, что сделала Катя, дивился ее холодному тону; единственным прорывом в живое чувство явилось впервые сказавшееся недоброжелательство Кати к его матери; с непонятным удовлетворением отметил свою проницательность: он давно угадал, что в Катиной жизни возникло что-то новое, враждебное всему, что связывало их прежде. Потом он долго прислушивался к той странной пустоте, которую ощутил в себе; неужто он навсегда обречен нести в себе эту пустоту, да и чем заполнить ее, раз Кати уже никогда с ним не будет…
В первые минуты Павлик даже не очень страдал, пока не облеклись в плоть и кровь отвлеченные формулы утраты: «Я потерял Катю», «Кати нет и не будет», «Кати нет» — это значит, что не будет ни ее глаз, ни губ, ни рук, ни полного дыхания, ни ночного тепла — ни всего, чем была их близость. «Кати нет» — это значит, что никогда уж не сможет он вызвать ее образ, не проснется с чувством, что она тут, рядом, возле него, и сердце его не зайдется от благодарной нежности. «Кати нет» — это значит, что она рядом с другим человеком, и тот не в воображении, а в яви видит ее, вдыхает ее запах, ощущает ее тепло, касается ее тела, открытого ему так же, как было оно открыто Павлику. И тогда ему показалось, что он сходит с ума от злой и унизительной боли, о возможности которой даже не подозревал.
Павлику стало душно и страшно, он вышел на улицу и долго бродил по городу. Он не мог вернуться домой, к товарищам, не мог притворяться, будто ничего не случилось. Но и оставаться один не мог. Ему нужен был кто-то, перед кем он не стыдился бы своей боли, своей унизительной зависимости от другого человека. На миг мелькнул перед ним образ Беллы и тут же погас.
Пробродив несколько часов по городу, Павлик, смертельно усталый, вернулся домой и почти без сознания повалился в кровать…
А утро принесло неожиданность. Вся комната была пронизана нестерпимым блеском, каждый предмет, способный отражать свет, стал маленьким солнцем. За окнами сиял, сверкал, лучился свежий, молодой свет. Золотой, в голубых тенях деревьев, он устлал крыши, улицу, сугробами привалился к плетням и крылечкам и, будто огромное зеркало, направил весь изливающийся на него свет в комнату. Вернулась зима, за одну ночь уничтожив кропотливую работу весны. Отступившей весне осталось только небо, голубое, чистое, в легких, белых барашках облаков.
На душе у Павлика было печально, тихо и легко. Сходное чувство испытывает, верно, человек после тяжелой болезни. Он еще слаб, еще полон мукой пережитого, но уже тянется к жизни, верит, что она вновь вернется к нему со всеми радостями и надеждами.