Выключив передатчик, Павлик взглянул на Лавриненко и его помощников. Они не знали немецкого языка, но слова «Хайль Гитлер!» и не нуждались в переводе. Сузившиеся зрачки командира машины настороженно перебегали с Павлика на пленного, радист недоуменно открыл мягкий, мальчишеский рот, механик испуганно таращил глаза.
Не спуская с пленного ненавидящего взгляда, Лавриненко тянул на живот ремень с кобурой.
— Отставить! — резко крикнул Павлик, и Лавриненко, чуть помедлив, убрал руку.
Пленный сидел все в той же позе, вытянув шею к микрофону и странно клацая горлом, отчего его хрящеватый кадык подскакивал кверху. Но, верно, он спиной чувствовал происходящее в машине: после окрика Павлика он выпрямился на стуле, и к лицу его медленно прилила кровь.
Знакомо, будто вылетела пробка из бутылки, в дубняке-разорвалась мина, за ней другая. «Теперь они дадут нам за своего „расстрелянного“ товарища», — подумалось Павлику, и странная усмешка, будто поднявшаяся из самих глубин его существа, тронула уголки губ.
— Товарищ Лавриненко, медленно вперед! — и вслед за тем Павлик неприметно для пленного включил передатчик.
Пленный грязным носовым платком утирал лицо, шею и кадык, похожий на застрявший в горле мосол. Когда он почувствовал движение машины, что-то отпустило его внутри, и на лице возникло спокойное удовлетворение.
— А вы наглый человек, Рунге, — громко заметил Павлик. — Жаль, что наш закон запрещает нам расстреливать пленных.
Рунге не ответил.
Павлик подал Лавриненко знак остановить машину. В наступившей тишине отчетливо просвистел над машиной снаряд. Перелет. Пленный вздрогнул и вскинул глаза на Павлика. Второй снаряд разорвался впереди машины. «Вилка», — решил Павлик. Та же мысль, верно, пришла и водителю, — не дожидаясь команды, он рванул машину в сторону. Как в металлический барабан, гулко и звонко ударили осколки в жестяную обшивку передвижки.
Теперь в дело вступили спаренные минометы. Каша заваривалась круто. Снег и земля охлестывали тело машины. Стрелки приборов лихорадочно дрожали. Потом что-то зазвенело, видимо вылетело стекло в кабине.
— Почему вы не удираете? — проговорил пленный. — Они же изрешетят нас…
— Я не могу показаться на глаза командованию после той шутки, которую вы со мной сыграли, — отозвался Павлик. — Мне, как и вам, остается только умереть…
Павлик не договорил, машину так тряхнуло, что он упал грудью на стол. Выпрямившись, он увидел белое, помертвевшее, потное лицо пленного, его горящие злобой глаза и плотно сжатые, посиневшие губы.
Бам-м! Казалось, небесный свод обрушился на крышу передвижки, на деле же то рухнул на машину молодой дубок, вырванный из земли снарядом.
— Вы не имеете права! — истошно закричал Рунге. — Прикажите вывести машину из-под огня! Вы отвечаете за мою жизнь! Вас разжалуют! Отдадут под суд!..
Только бы уцелели приборы! Передатчик давно уже был включен на полную мощность. Здесь, вокруг них, шипели и лопались мины, а над немецкими позициями громко звучали голоса Рунге и Павлика.
— О чем вы говорите, Рунге! — спокойно произнес Павлик. — Вы же сказали вашим товарищам, что я расстрелял вас! А мертвым терять нечего!..
Машина, подброшенная какой-то неведомой силой, едва не опрокинулась кверху колесами.
— Прикажите вывести машину из-под огня, господин лейтенант! — захныкал Рунге. — Я раскаиваюсь, это была мальчишеская выходка, мне всего двадцать лет, господин лейтенант. У меня старушка мать и сестренки, я боялся, что им будет худо за то, что я сдался в плен!..
— Вы же говорили, что одиноки.
— Я лгал, господин лейтенант, у меня мать, старая, бедная мать. У вас тоже есть мать, господин лейтенант! — по лицу пленного градом катились слезы.
Огонь немцев несколько утих, видимо, они прислушивались к тому, что происходит в машине. Но пленный этого не замечал, он почти сполз на пол и ломал свои худые веснушчатые руки. Он не заметил даже, как Павлик наклонил к нему микрофон.
— Будьте великодушны, выведите машину, господин лейтенант, они же убьют нас… — лепетал пленный. — Я ненавижу войну, я добровольно сдался в плен… Я больше не буду, господин лейтенант!.. — закричал он вдруг. — Хотите, я все скажу нм… всю правду!
— Вы уже сказали всю правду, Рунге, и ваши товарищи слышали вас!.. — громко произнес Павлик в самый микрофон. — Немецкие солдаты, на этом мы кончаем передачу! — он прикрыл микрофон рукой и крикнул Лавриненко: — Давайте назад!