Видимо, этот рот, кроме гадостей, умел говорить правду, потому как Элиза действительно не спешила вести его к директору и даже не схватила за ухо, чтоб доходило лучше. Она, может, и не может, зато проходимец с улицы еще как — вот я и вцепился в его запястье и подтащил к нам, а тот и не сопротивлялся от неожиданности.
— Эй, сопля из задницы, хватит строить из себя царя. Пока не отдашь медведя и не извинишься перед всеми, никуда ты отсюда не пойдешь, понял?
— Пусти, ты… кто ты вообще такой! Деревенская училка нашла себе такого же нищеброда? Два сапога — пара! — Он поднял глаза к потолку, будто раздумывал над чем-то, ровно на театральную секунду. — Я же правильно употребил это выражение, мисс Бронкс?
Бедная Элиза и так была на грани нервного срыва, а эта пуля унижения пробила плотину самообладания, там уже собирались слезы. Я смотрел на мелкого уродца сверху-вниз, из меня прямо-таки вытекала злоба, кровь кипела, хоть чай заваривай, и все случилось само собой. Хлесткий хлопок пощечины превратил всех в восковые статуи с отвисшими челюстями, получи и распишись, что называется. Слизняк пискнул, замолк и схватился за бордовую щеку, которая пульсировала, как если бы из нее хлестала кровь, и такие глаза состроил, будто и не представлял, что за поведение может получить праведного ремня. Забавно, что Элиза двинулась вперед, присела перед паршивцем, который только что поливал ее грязью, и дотошно-заботливо стала осматривать горячее пятно — учительско-материнский инстинкт в деле!
— Ты в порядке? — сказала она.
— Уберите руки от меня! Я все расскажу отцу, и вам обоим влетит…
И после словесного плевка Слизняк рванулся по коридору с полными штанами поражения, про несчастного медведя и не вспомнил — скатертью дорожка, хотя нет, желаю пересчитать все кочки и свернуть шею на лестнице! Вроде справедливость торжествовала, но что-то никто этому не радовался. ДеВи молча стоял по-над стеночкой, очнулся, чтобы поднять игрушку и отдать возлюбленной, а Элиза вообще так и осталась на корточках, закрыла лицо ладонями-лодочкой и потихоньку начинала трястись. Моя беспечная выходка и стала той последней каплей, но подумал я об этом, естественно, позднее, чем надо бы, и мог разве что утешительно коснуться плеча.
— Идиот… Какой же ты… идиот! — крикнула она, будто я ограбил ее, а не спас, а потом и вовсе вскочила со слезами на глазах, чуть головой в челюсть не зарядила. — Что ты натворил?!
— А что, надо было и дальше позволять ему творить такое?
— Его отец — один из крупнейших спонсоров школы… Теперь подумай, нужно ли директору уменьшение финансирования, к тому же, из-за какой-то молодой беднячки. Что теперь будет со мной… А я скажу: сегодня же вечером меня уволят! Я только устроилась сюда. И знаешь, как трудно было пробиться без опыта, понимаешь ты или нет?!
Вроде учитель она, а знаток соплячьей натуры здесь я — понятное дело, никому он не нажалуется, в его возрасте это уже очень стыдно.
— Это я его треснул — пусть звонят в «Тедди’с Хоум», я все выскажу его папаше, аж уши завянут.
— Я несу полную ответственность за них и за все происшествия, а не ты… Кто тебя просил бить его!
— Здравый смысл! Дашь слабину один раз, а во второй еще хуже будет, и так по накатанной.
— Нет, теперь он еще сильнее будет меня ненавидеть, вспоминая этот случай. Ох, о чем это я… Не думаю, что проведу еще хотя бы один день в этой школе. Грустно будет прощаться с детьми, с которыми мы подружились… — И тут она неожиданно усмехнулась, это уже нервное. — Я очень надеюсь, что для меня найдется место в магазине игрушек.
Школьный звонок затрещал прямо над головой, орал во всю глотку нещадным звоном отбойника по церковному колоколу, но хоть перебил неловкое молчание. Элиза протерла глаза и молча пошла в класс, что тут еще сказать.
— Прости, я не хотел все испортить, — выдавил я из горла напоследок, больше ничего не смог.
— Я верю… Уходи, пожалуйста. Просто, уходи.
На удивление изнутри не послышалось смеха, чмоков и романтических напевов — дети вырвались в коридор, как бегуны на линии старта, но гудели в обратную сторону, спешили навстречу пятничным гулькам. Я подошел к ДеВи с его подружкой, волосы у того были разлохмачены, как гнездо однолапой птицы, а лицо краснючее, как будто еще от драки не отошел, стоял и перебирал сто тридцать шесть способов мести обидчику. Наверное, мысли и правда этим забиты были, потому как он не шибко-то удивился мне, хотя я скорее очутился бы на отвратной мыльной опере в театре, чем здесь.
— Что ты тут делаешь, Армани? — сказал он как-то неприветливо то ли от раздражения, то ли просто не хотел меня видеть.