Я обошел полосатый шлагбаум и замер посреди просторной автомобильной стоянки. Здание вдруг показалось мне таким величественным, точно я вновь обернулся пятилетним мальчиком, когда все вокруг было необъятным, незнакомым и оттого даже несколько жутким. Уже спустя десяток шагов силы покинули меня, словно черное пятно асфальта высасывало их, и к посту охранника я добрался пошатываясь и тяжело дыша, покрытый весь липкой холодной испариной. Видимо, сказывалось волнение от предстоящей встречи с ненавистным мне человеком и самого факта незаконной, хотя и безобидной лжи.
В крохотное окошко будки, размером немногим более телефонной, я неуверенно протянул пропуск Рональда Рида. И пусть между мной и той мелкой фотографией сходство было лишь половое, охранник опустил квадратное морщинистое лицо и умопомрачительно долго рассматривал ламинированный картон. Щеки у меня разбухли от волнения, став крупнее и ярче букв на вершине здания, а мой палач все щурился не то от глубочайшего подозрения, не то от подслеповатых глаз и природно-узкого их разреза. Мне уже думалось прекратить этот фарс и чинно сдаться судьбе, но он, словно почувствовав отступление, тотчас же вернул карточку, кивнул и приветственно — или же крайне хитро?.. — улыбнулся. Не могу и представить, чем руководствовался этот охранник, но я был рад остаться непойманным и со скованными, точно механическими, движениями поспешил пройти внутрь.
Обиталище отца встретило меня тишиной и прохладой конца рабочего дня, когда помещение пустовало, а заглохший конвейер уже остывал. Я встал перед механической установкой, которую нынешние дети приняли бы за чудовище из историй ужасов — о, это бесформенное нечто лежало на полу зигзагами, полукольцами и занимало почти все вокруг своим уродливым силуэтом. И пусть оно не шевелилось, легкое дуновение сквозняка можно было принять за дремотное дыхание, а приглушенное эхо шагов в капкане бетонных стен — за биение сердца (или сердец). Редкий бледный свет все же проникал сюда сквозь окна, порой превращаясь в теплый оранжевый и обнажая в воздухе частицы пыли, но вскоре мерк — вместе с тем чередовалось и мое отношение к этому месту. Этот мифический змей крайне удачно отражал сущность своего хозяина: он также создавал плюшевые непотребства для детей, а сам скрывался в недрах фабрики. Скольких детей он (отец или механизм?) снабдил своими игрушками, не общаясь и даже не видясь ни с кем из них? Скольким родителям дал губительный леденец, который вначале принесет их детям счастье, а в будущем так же станет грустной памятью… Я сдерживался, чтобы не плюнуть в знак презрения, и лишь потому, что Рональду Риду пришлось бы это убирать.
В комнате переодевания и отдыха еще ощущалась мятная свежесть мужских шампуней, дезодорантов и одеколонов — удивительно, что глава фабрики не скупился на душ. Металлические ящики для личных вещей не были заперты, словно из высшего доверия друг к другу, и на дверце одного из них изнутри был приклеен кусок желтой бумаги с надписью: «Рональд Рид». Мое внимание, однако, привлекло имя прошлого владельца ящика, начерченное маркером и ныне полустертое. Почему же мой глаз упорно различал переходы букв одну в другую и складывал их в имя моего нерадивого папаши? Зачем же ты, подонок, променял любящую семью на какую-то жалкую фабрику? Деньги, престиж, карьерный рост — все это было маловероятно здесь, хотя, похоже, так и случилось. Пожалуй, лишь за ответом на этот вопрос я и пришел сюда… Я положил сумку Рональда Рида в его ящик, но все же решил оснаститься костюмом, шапочкой и защитной маской — скорее ради прикрытия, поскольку я не собирался начищать это место даже в помощь моему новому знакомому!
И вдруг за стеной послышались слабые, словно намеренно скрываемые шаги, шорохи, перешептывания и приглушенный смех. Эти в тот час несвойственные фабрике звуки подвигли меня выскользнуть на кончиках пальцев наружу и затаиться в полумрачных изгибах конвейера. Мне удалось различить зачинщиков беспорядка, троих мальчиков, проникших на фабрику явно непристойным способом и с недобрыми намерениями. Последним пунктом механизма был крупный отсек, где хранились изготовленные за день игрушки. Один мальчик там, стоявший на плечах товарища, в то время как третий и самый хилый из них посматривал на входную дверь, уже запустил руки внутрь в попытке схватить пару плюшевых медведей. Трудно было скрыть злорадную усмешку, ведь я желал, чтобы нарушители лишили моего отца нескольких увесистых купюр.