Плотные ряды родителей невольно отодвинули журналистов ближе к запасному входу. Я слышал, как вытягивались с треском объективы видеокамер. Пытались снять лицо виновника в лучшем качестве, но оно было опущено вниз. Глаза пустовали от печали, щеки горели от стыда. Сначала смотрел на асфальт тоже черного цвета, точно поверхность была глянцевой и отражала силуэты людей, потом на ступени. Изредка приподнимал подбородок для оценки оставшегося времени мучений. Уши агонизировали. Звуки оглушали, сливались в единый шум, создавая ощущение ваты. Вопросы журналистов. Крики отцов. Стоны матерей. Чем дольше это не приносило результата, тем громче и злее становилось.
Насчитал 9 ступеней. Сравнимо с дантовскими 9-ью кругами ада. Тогда дорога от машины к ним была Чистилищем. Оно приносило боль душевную. Первые ступени — уже физическую чувствительную, на слух и зрение. На середине долгого поднятия Первому и Второму приходилось уже сдерживать толпу собой. Одни плевали мне под ноги, по 3–4 плевка на каждой ступени. Или это слезы? Другие пытались прорваться сквозь товарищей и начать действовать телесно, ухватить край пальто. Приходилось использовать полицейские дубинки.
Двери снова щелкнули, распахнулись. На последнем круге, на 9-ой ступени, по закону мифа, встал сам Люцифер. Главный мучитель. С красной кожей и безумными, горящими огнем Преисподней глазами. Я потерял все силы и почти упал на колени перед ним, как грешник в мольбе за лучшую участь. Роуч Андерсон одной рукой схватил меня и за воротник свитера, и за края пальто, и резким движением подтянул к себе, поставил на ноги. Швы затрещали в плечах. Вместе с моими подчиненными мы зашли внутрь здания. Разгневанные граждане сделали попытку прорваться, но двери оперативно закрылись на ключ.
Кулак не отпустил меня даже внутри помещения, и офицеры, оторвавшись от дел, наблюдали за моим унижением. Красное от гнева и стыда лицо. Пальцы растягивают, почти протыкают насквозь одежду. Неловкие движения рук по сторонам, чтобы удержать равновесие. Сбивчивый шаг: я выпрямил ноги и вжал пятки в пол, но подошва предательски проскользила. Будто паршивую собаку тащили за ошейник на порку ремнем. И все это на виду нескольких граждан, полицейских нижестоящих должностей и даже прямых подчиненных. Это раздражало. Адреналин брал верх над слабостью, и я уже собирался сбросить руку, а из-за раздражения еще и грубо оттолкнуть моего друга. Повезло, что мы пересекли холл первого этажа по прямой на дикой скорости и я не успел ничего сделать.
Капитан полиции распахнул дверь моего кабинета и забросил меня внутрь, как гранату с вырванной чекой. Вошел сам, громко хлопнув дверью. Это казалось взрывом или попыткой маскировать его. Я остался в центре комнаты; он, шатаясь из стороны в сторону, направился к рабочему столу. Туфли стучали по полу, приземляясь плашмя от мышечного напряжения. Тело безжизненно приземлилось, упало в мое кресло без контроля, автоматически придавив сидение весом. Голова опустилась на стол.
Тишина длилась ровно 2 минуты 14 секунд, я невольно посчитал.
Резко оторвал лоб, как от пробуждения, и выпрямился. Рука полезла в передний карман брюк, во второй и, наконец, в задний. На столе оказалось две скомканных пачки сигарет и одна ровная. Ловкие движения: подносит пачку ко рту, ударяет пальцем по дну, обхватывает губами последнюю сигарету, мнет пустую упаковку. Выкурил три пачки сигарет? В одной пачке его фирмы 14 сигарет. Итого 42 штуки за 15 часов?
В нагрудном кармане напротив сердца хранилась зажигалка. Квадратная, с блестящей гравировкой на металле и откидной крышкой-головкой. Он остановил на ней взгляд, покрутив на слабом свету, трижды открыл и закрыл крышку. Я знал, чей это был подарок.
Трение кремня, едва различимый треск грубых листьев табака при затяжке. Он знал, что в здании полиции запрещалось курить, под эту нужду было выделено место на заднем дворе. Обычно не пренебрегал этим правилом. Он знал, что я не переносил запах дыма, тем более в моем кабинете, за моим столом и в моем кресле. Но сейчас его тревожили мысли сильнее, чем свои или мое благополучие. Поэтому я молчал.
Комната стала серой: серое небо в окне, полумрак, сигаретный дым, затемненное лицо.
— Роуч…
— Замолчи, Алек! — сказал он без гнева. Только угрожающий холод в голосе. Я решил дать ему время.
Новички инстинктивно начинают осмотр человека с общей внешности, деталей одежды, движений. И только потом дополняют догадки чертами лица, эмоциями. Я всегда начинал с глаз. Опыт позволял сразу определять в них многое, после чего часто остальные детали не требовались либо отнимали меньше времени. Но сейчас было трудно заглянуть в них, как воину, стоявшему перед Горгоной. Я точно знал, что в них будет ответ и он превратит меня в камень.