Кэддерли тихонько запел и услышал музыку, но далекую, такую далекую. Юноша мысленно потянулся к ней, почувствовав давление в висках, закрыл глаза и поплыл по течению. Он позволил пронести себя мимо слабых лечебных заклятий, зная, что большой пользы тяжело раненному дворфу от них не будет. Напев в мыслях Кэддерли постепенно перерастал в громовое крещендо, доставляя Кэддерли туда, куда он стремился попасть, – в царство величайших чар исцеления.
Следующее, что почувствовал молодой жрец, – что он лежит на полу, глядя на встревоженное лицо Даники. Девушка помогла ему сесть и взглянула на Айвена, кажется потеряв надежду.
– Кэддерли?
В одном слове Даники юноша услышал множество вопросов.
– Он слишком устал, – ответила за него Дориген, опускаясь на колени рядом с ними обоими.
Колдунья заглянула в опустошенные серые глаза Кэддерли и кивнула, поняв все.
– Я должен дотянуться до магии, – решительно заявил молодой жрец и снова нырнул в Песнь, которая теперь казалась еще более далекой.
На этот раз прошло минут двадцать, прежде чем он снова очнулся, и Кэддерли почувствовал, что ему потребуется, по меньшей мере, несколько часов отдыха, прежде чем он сможет опять отправиться на уровень великой магии исцеления. Но достаточно было взглянуть на дворфа, чтобы понять: Айвен столько не протянет.
– Почему ты так поступаешь со мной? – спросил Кэддерли вслух, спросил своего бога, и все, кто стоял рядом, удивленно посмотрели на него. – Денир, – объяснил юноша Данике. – Он покинул меня в минуту отчаяния. Я не могу поверить, что он позволит Айвену умереть.
– Твой бог не следит за малозначительными судьбами второстепенных игроков, – сказала Дориген, снова приближаясь к паре.
Кэддерли метнул на нее ехидный взгляд и поинтересовался, что вообще колдунья может знать об этом.
– Я понимаю свойства магии, – прямо ответила Дориген, невзирая на самоуверенный тон юноши. – Магия продолжает оставаться доступной, но у тебя больше нет сил; Неудача не имеет отношения к Дениру.
Даника дернулась, словно ей хотелось ударить женщину, но Кэддерли удержал руку девушки, кивнув в знак согласия с Дориген.
– Итак, магия твоя цела, – заметила Дориген. – Это все, что ты можешь предложить умирающему дворфу?
Сперва Кэддерли воспринял эти неожиданные слова как предложение попрощаться с Айвеном, как положено другу, но после секундного размышления молодой жрец догадался, что интерпретировать вопрос колдуньи надо по-другому. Он отстранил от себя Данику и некоторое время размышлял, подыскивая возможные ответы.
– Твое кольцо, – внезапно обратился он к Вандеру.
Дуплосед кинул взгляд на свой палец, но его первоначальное возбуждение тут же угасло.
– Не сработает, – вздохнул Вандер. – Кольцо должно быть надето до того, как получены раны.
– Дай его мне, пожалуйста, – сказал Кэддерли, отмахнувшись от неутешительного объяснения.
Он взял протянутый дуплоседом перстень – и тот скользнул на палец молодого жреца.
– Есть два вида исцеляющей магии, – объяснил Кэддерли Вандеру и остальным. – Два вида, хотя я взывал лишь к милости богов, моля о благословении, дабы затянуть разорванную кожу и срастить кости.
Данике хотелось узнать больше, но Кэддерли уже закрыл глаза и опять, начал петь. Ему потребовалось некоторое время, чтобы вновь слиться с потоком Песни. Снова заломило виски, но юноша приказал себе держаться, зная, что на этот раз не придется уплывать слишком далеко.
Четверо друзей и Дориген, собравшиеся вокруг дворфа, разом охнули, когда рваная рана на горле Айвена просто исчезла, и охнули снова, когда она появилась на шее Кэддерли!
Разъятая плоть Кэддерли пузырилась кровью, но он продолжал выдавливать изо рта слова. Раны одна за другой перекочевывали с тела дворфа на тело юного жреца, занимая там те же места.
Даника закричала, взывая к любимому, и рванулась вперед, но Дориген и Шейли удержали ее, уговаривая довериться молодому человеку.
Вскоре Айвен мирно засопел, а Кэддерли, перенесший на себя все страшные раны дворфа, рухнул на пол.
– О-о-о-о, – горестно простонал Пайкел.
– Кэддерли! – На этот раз Даника вырвалась из рук эльфийки и колдуньи и бросилась к нему.
Девушка положила голову на грудь возлюбленного, вслушиваясь в редкие удары сердца, потом откинула с его лица волнистые каштановые локоны и прижала губы к уху юноши, шепотом умоляя его жить.
Смех Вандера несказанно разозлил ее, заставив поднять голову.
– Он надел кольцо! – ревел, захлебываясь, дуплосед. – Ай да умница, ай да жрец!
– Оо-ой! – радостно вторил ему Пайкел.
Даника повернулась к возлюбленному, и губы ее встретились с губами приподнявшего голову Кэддерли.
– Это действительно больно, – простонал он, но все же выдавил улыбку, его голова опустилась, а глаза медленно закрылись.
– Что с ним такое? – проворчал Айвен, садясь и недоуменно озираясь по сторонам.
К тому времени, как друзья столкнули Айвена с постели и уложили на его место Кэддерли, молодому жрецу дышалось уже легче и многие его раны – ошибки быть не могло! – затянулись.
Позже, ночью, все еще слабый, жрец поднялся с койки и обошел импровизированный лазарет, тихонько напевая и леча раны друзей и солдат Замка Тринити.
– Он был моим отцом, – прямо сказал молодой жрец.
Кэддерли вытер рукавом мокрые глаза, пытаясь примириться с взрывом воспоминаний, теснящихся в его голове, воспоминаний, которые он похоронил много лет назад.
Даника пододвинулась ближе к нему и сжала его руку своими ладонями.
– Дориген рассказала мне, – кивнула она.
Они уже долго сидели рядом в тишине и темноте.
– Он убил мою мать, – внезапно произнес Кэддерли.
Даника взглянула на него – на ее прекрасном лице застыл ужас.
– Это был несчастный случай, – продолжил Кэддерли, глядя прямо перед собой. – Но вина все равно на нем. Мой… Абаллистер всегда экспериментировал с новыми магиями, всегда подводил энергию к самому пределу – и к пределу своего контроля. В тот день он сотворил меч, великолепный сияющий меч, парящий в воздухе и рубящий, повинуясь его воле. – Кэддерли не смог удержать легкий смешок. – Он так гордился… – Молодой жрец покачал головой, и растрепанные каштановые кудри упали ему на лоб. – Так гордился. Но меч вышел из-под его контроля. Он зашел слишком далеко, нарушил магический порядок, и, прежде чем он успел развеять чары, моя мать была мертва.
Даника выдохнула имя возлюбленного, прижалась к нему теснее и положила голову ему на плечо. Но молодой жрец отодвинулся, чтобы видеть глаза Даники.
– Я даже не помню ее имени. – Голос его дрожал. – Лицо ее снова ясно стоит передо мной, первое лицо, которое я увидел в этом мире, но я даже не помню ее имени!
Они снова замолчали. Даника думала о своих мертвых родителях, Кэддерли проигрывал в уме множество стремительных сцен, пытаясь восстановить логику воспоминаний ранних лет. Он вспомнил один из нагоняев наставника Эйвери, когда толстяк назвал Кэддерли человеком Гонда, имея в виду особую секту жрецов, известных своей изобретательностью, направленной в основном на создание разрушительных предметов и оружия и тем, что они никогда не задумываются о последствиях своих творений. Теперь, узнав Абаллистера, вспомнив, что случилось с его матерью, Кэддерли лучше понимал страхи незабвенного Эйвери.
«Но я не похож на своего отца, – мысленно напомнил себе юноша. – Я нашел Денира, нашел истину, нашел зов совести. И привел войну – войну, разразившуюся из-за опрометчивости Абаллистера, – к единственно возможной концовке».
Кэддерли сидел, терзаемый множеством давно погребенных в сознании, сбивающих с толку воспоминаний, терзаемый пустыми желаниями и недавними событиями, на которые теперь он мог взглянуть под новым углом. Глубокая печаль, которую он не стал бы отрицать, омывала его, он, как никогда еще, горевал об Эйвери, о Пертилопе, о своей матери и об Абаллистере.