Мама выглядит встревоженной.
— Не могу вспомнить. Почему это так важно?
Сорча сказала, что принимала бы те же решения снова. Она вновь убила бы мою маму. Она выразилась довольно ясно, что не собиралась заслуживать моего прощения. И я больше не Соколиная охотница. У меня нет каких-либо сил сражаться с ней.
Я всего лишь человек.
Теперь вопрос в том: Кем была женщина? Была это Сорча или Эйтинне?
— Айлиэн? Почему это так важно? — спрашивает она снова.
— Это не важно, — быстро говорю я. — Пустяки, — мне приходится лгать ей так много раз. Обо мне. Обо всем. — Обещаю, это пустяк.
На протяжение оставшегося вечера внутри у меня все связано в узел. К тому времени, как мы выезжаем к Залам Собраний, меня трясёт так сильно, что мне приходится обмотать мою сумочку вокруг запястья, или я просто выронила бы её. Моё сердце бьется о грудную клетку; удивительно, что никто этого не слышит.
Когда мы по очереди направляемся к передним дверям, мама смеётся и говорит мне, что это нормально — нервничать. Но я не нервничаю. Я, чёрт побери, в ужасе. Едва умудряюсь кивать, когда другие люди приветствуют меня. Не обращаю внимания на платья вокруг меня, или на отличные мужские костюмы. Пятна цвета, взрыв смеха и скрипки — все это перемешалось с моими испуганными мыслями.
Мои воспоминания мелькают слишком быстро. Песни те же. Платья те же. Чтобы достичь дверей балкона требуется столько же шагов, и та же самая песня играет, когда мы входим.
Когда произносили моё имя, я едва могла услышать его за своим тяжёлым дыханием.
Рука хватает меня за предплечье и нежно, но уверено ведёт меня в центр танцевального зала. Вдыхаю аромат сигаретного дыма и виски.
— Идем, — говорит отец.
На протяжении последнего месяца я делала все, что могла, чтобы мы сблизились. Наш прогресс медленный, но обнадеживающий. Он уже не разговаривает со мной так резко, а теперь еще смотрит на меня с беспокойством.
— Ты в порядке?
— Где мама? — спрашиваю, осматривая все в поисках её.
Ничего. Не могу увидеть ничего за пятнами платьев и сверкающих люстр, смешавших все цвета, пока мой папа кружит меня в танце. Почему не настояла на том, чтобы мы остались дома?
Ответ моего отца заставил меня похолодеть.
— Ей пришлось отойти в дамскую…
— Прости, но мне нужно идти, — говорю, непростительно бросая его. Вырываюсь из его рук и пячусь назад. — У меня болит голова. Мне нужно идти.
Не обращаю внимание на шокированное выражение отца, когда распихиваю ряд танцующих и тороплюсь через зал к двойным дверям. Разговоры людей вокруг меня приостанавливаются; они
шепчутся между собой о моём поведении. Мне плевать. Проскальзываю в коридор и тороплюсь к заднему выходу. Мой пульс учащенный. Не могу получить достаточно воздуха.
Все происходит в том же порядке, что и в прошлый раз. За исключением человека, который дал маме чертополох, все то же самое. Все точно такое же. Я вернулась прямо сюда, и снова буду наблюдать, как она умирает.
Дверь захлопывается за мной, когда я выхожу в сад. Даже не жду характерного вдоха моей умирающей мамы. Несусь через кусты, толчком открываю ворота, и…
Улица совершенно пуста.
Тяжело дыша, я ступаю в освещенное уличным фонарем пространство, туда, где впервые обнаружила тело мамы. Никакого звука, никакого шепота, нет даже и ветерка. Всматриваюсь в холодную, неподвижную ночь и здесь нет никого, кроме меня.
Пока не слышу шаги позади меня, осторожные и медленные. Затем голос, от которого моё сердце мчится вскачь.
— Кэм.
Зажмуриваю глаза. Его голос. Не смею взглянуть, пока он вновь не произносит моё имя, рваное и наполненное тоской.
Поворачиваюсь, и вот он в свете уличного фонаря, всего в нескольких метрах от меня. Боже, как я скучала по этому маленькому изгибу улыбки, по тому, как прекрасные тёмные волосы свисают с его лба. Когда его яркие лиловые глаза находят мои, он наклоняется голову на бок, как будто бы говоря: "Ну? Так и будешь стоять там?"
— Это ты? Это на самом деле ты?
Когда я осторожно подхожу ближе, замечаю, что его кожа не блестит необыкновенным фейрийским светом. Лёгкий румянец появляется на его щеках, а его грудь поднимается и опадает с быстрым темпом его дыхания, как будто бы он бежал сюда. Занимает мгновение, чтобы понять, что это значит.
Человек. Киаран — человек.
— Это сон, — говорю я.
Он смеётся, и звук такой чудесный.
— Это не сон.
— Я убила тебя, — боль появляется в груди и голос дрожит, когда я добавляю: — Ты мёртв.
— А ты была мертва дважды, — напоминает мне. — Думаю, у меня должно быть еще как минимум два шанса, прежде чем ты откажешься верить, что это я, — затем он движется вперёд, и его ладони обхватывают мои щеки. Закрываю глаза от его прикосновений.
— Чувствуешь это? — бормочет он. — Это реально.
— Ты так же говоришь в моих снах, — шепчу я.
— Тогда мне следует доказать тебе это? — ему, кажется, забавно. — Моя очередь задавать раздражающие вопросы?
Слёзы жгут глаза.
— Я бы с удовольствием послушала их.
— У меня всего один: как, чёрт возьми, ты поспевала за мной во время нашей охоты? Мне никогда не приходилось испытывать такой дискомфорт от отдышки до этой ночи.
Я взрываюсь смехом. Это он. Это он. Обхватываю его руками и крепко — крепко прижимаю к себе.
— Боже, я скучала по тебе. Как? Как ты…
— Лена говорила тебе, — зовёт голос из тени. Эйтинне, — это требует жертву. Жизнь за жизнь.
Я оглядываюсь и вижу Эйтинне, улыбающуюся нам, она стоит, облокотившись на садовые ворота. Она выглядит ослепительно в ее парчовом пальто, точной копией того, который Деррик сделал для неё. Того, что я надела, когда отправилась на поиски Книги. Полагаю, что она собирается надеть его на коронацию после всего.
— Кстати, Сорча просила передать тебе послание, — говорит Эйтинне. — Она сказала, что это ничего не меняет, и она все ещё ненавидит тебя.
Сорча. Сорча пожертвовала своей жизнью ради Киарана.
Он заслуживает лучшего.
Сорча ошибается. Это меняет все. Все.
Эйтинне с любовью улыбается своему брату.
— Он мог бы выбрать остаться фейри, но решил быть человеком вместе с тобой. И он говорит, что не романтичен.
— Оу, он романтичен, — поддразниваю. — Он прячет это за строгими взглядами и угрозами. Обожаю это.
— А я думаю…
— Эйтинне, разве тебе не надо где-то быть? — быстро спрашивает Киаран. — Где-то, куда ты говорила, что пойдёшь? — затем он говорит ей одними губами: "Уходи".
Эйтинне ухмыляется.
— Аааа, точно! Я просто схожу, поем десертов и потанцую с людьми. Может леди потанцевать с леди? Неважно: я просто пойду и найду себе леди, или какой-нибудь пирог. Но, вероятнее, и то, и другое. Теперь ухожу, — она торопится пройти через садовые ворота со смехом, следующим за ней.
— О Боже, — говорю я. — Нам ведь нужно будет вернуться в этот полнейший хаос, да?
— Вероятно.
— Следует ли нам…
— Нет. Не следует. Не заканчивай это предложение, — затем он наклоняет голову и прижимается своими губами к моим.
Целую его в ответ со всеми чувствами, что ощущаю. Я даю обещания этим поцелуем. Передаю послание. Рассказываю ему секреты. Теперь я верю в силу желаний. Наш поцелуй наполнен тысячами возможностями будущего, полностью выбранными нами. Им и мной. Вместе.
Затем отодвигаюсь назад и шепчу у его губ:
— Я люблю тебя, Киаран Маккей, — улыбаюсь ему, и моё сердце чувствуется цельным. — Ты потанцуешь со мной?
Его ответ — дыхание между поцелуев.
— Конечно.
Когда мы кружимся вокруг в танце на улице, клянусь, я ощущаю крылышки Деррика, шуршащие у меня в волосах, намёк его силы в мимолетном зимнем ветерке, и я улыбаюсь.
Киаран прижимается своей щекой к моей, и мы танцуем вместе под звёздами, с мерцающими огнями города вокруг нас.