После перевала, за которым расстилаются виноградники, после железнодорожных путей, Эльнской живодерни, за зданиями лечебницы, где проходят курс морских и солнечных ванн, ехать становится легче. Идет спуск. Забытая юность возвращается к Лонги вместе с велосипедом, несмотря на слабость его мускулов. Когда он в последнее время садился на велосипед, там, под Валансьенном, скорость была другая! Их рота была расквартирована в деревне, в Жанлене. Несколько раз он ездил в кино. Велосипед у него был легкий и более узкий, чем этот. А сейчас впереди катит Пюиг — катит по всем правилам, как заправский гонщик. Встает солнце. В полях работают крестьяне, виноградари возделывают виноградники. Поравнявшись в Пор-Вандре с «Черным котом», Эме улыбается при воспоминании о его хозяйке с фиалковыми глазами. В этот час Мария-Тереза и ее пансионерки, должно быть, еще спят сном невинности. Да уж! Никогда с ним не случалось ничего подобного!
Дорога без поворотов после Коллиура и Раку не приносит желанного облегчения. Ни облегчения. Ни облачка. Перед ним — Аржелесская деревня. Желая обогнуть ее, Пюиг делает знак держаться левее. Теперь они катят вдоль горы, почти касаясь ее, огибая Массану и Мадлош, медленно проезжая большие поселки Сореду, Ларок, Вильлонг-дель-Мон и Монтескью, расположенные между оливковыми рощами. Мирты в шпалерах протягивают свои букетики новобрачным, лавровые деревья покрыты листьями и цветут, одуванчики желтеют у самой земли, более робкий жасмин старается спрятаться. В садах растения, как у мамаши Кальсин: цветут бесчисленные зеленые пальцы — фиолетовым, оранжевым, желтым цветом. Испанский дрок влечет к себе танцующих бабочек. Это желтый месяц.
Хотя документы у них в полном порядке (вернее даже, чересчур в порядке), они спешат пересечь дорогу, которая ведет из Перпиньяна в Пертюс. По ней снуют немецкие грузовики, а у источника минеральной воды в Булу устроило себе штаб-квартиру гестапо.
В Морейа Пюиг останавливается у огромного дуба, покалеченного грозой. Несмотря на то что он очень древний, на двух ветках еще растут листья. Ствол полый. Там могло бы спрятаться несколько человек.
— Это дуб трабукайров. Мы шпарим по их пути. Дуб служил им и как убежище, и для засады.
С точки, где они находятся, и на протяжении всего пути видно, как челюсть Канигу нависает над золотой долиной. Великан даже снял шапку из облаков и с достоинством восседает на своем гранитном троне. Это Отец гор, Казбек, Арарат, Фудзияма Запада.
Эме внезапно вскрикивает. У него еще хватает сил положить велосипед, и он сразу падает на живот, потом резким движением переворачивается на спину и вытягивается, он пытается прильнуть к земле всем телом, от затылка до поясницы, и обеими лопатками. Небо заслоняет какая-то масса неправильной формы: это встревоженный Пюиг наклоняется над товарищем.
— Пустяки, — с трудом шепчет Лонги. — Пройдет.
Он прижимается к земле. Он берется руками за бока и сдавливает их изо всех сил. Мало-помалу на лице у него проступает краска. Словно корсет из рук распоряжается его туловищем — Эме снова начинает шевелиться, и движения его становятся все свободнее. Он уже наполовину сидит. Пюиг протягивает ему руку. Эме выпрямляется. Небо и земля возвращаются на свои места.
— Прости меня, — говорит Пюиг.
— За что?
— Я совсем очерствел. Забыл, в каком ты состоянии.
Как и в «Первых тактах», он протягивает Эме на испанский манер одну из своих толстых маисовых сигарет, тот отказывается.
Утёсник и дрок ведут между собой разговор; утёсник сварлив, его золото опьяняет сильнее, чем метелки испанского дрока. Кустарник растягивает по земле свои нити — нити колючей проволоки — и заставляет их ехать гуськом. Вскоре стволы становятся толще, но редеют. Роща превращается в лес. Молодой папоротник протягивает свои дугообразные стебли к подножию могучих каштанов, в темной листве которых поблескивают плоды, похожие на морских ежей.
Они останавливаются в Пайягурэ, на середине спуска от Фонфреда к Сере. Лес, густой, несмотря на вырубки, какой-то нездешний. Они располагаются у заброшенной угольной ямы. В мелкой поросли что-то грызет какой-то зверек.
— Ты не охотник? — спрашивает Пюиг.
— Не рыболов и не охотник. Я даже рад был бы открыть охоту на охотников.
— А я охотник, — со смиренным видом говорит Пюиг. — За сернами.
Пюиг предусматривал только один привал. Из Пайягурэ они спустятся позавтракать в Сере.