— Не повезло, — сказал капрал. — Гроша ломаного не стоит.
Солдаты захохотали.
— А ты что думал? Страдивариус?
Он хотел бросить скрипку в кювет, но один из солдат дернул его за рукав.
— Эй, посмотри-ка!
На внутренней стороне футляра было приклеено фото: удивительно красивая девушка лет семнадцати-двадцати, нарядная, с распущенными волосами, сидела у рояля.
— Ничего девица, — присвистнул солдат.
Все наклонились, посмотрели, и капралу пришлось подождать. Когда очередь дошла до него, он зажал футляр между колен и долго молча смотрел.
— Видно, понравилась, — сказал водитель.
— Ты нам теперь про жену не заливай!
— Смотрите, ребята, совсем одурел!
Капрал не удостоил их взглядом.
— Истинно говорят, молчание — золото.
Солдат, который сидел с водителем, захохотал.
— Видали? Обижается, что мы про нее говорим!
— Покраснел, — сказал водитель. — Ну, погубила его девица!
— Хорошо бы поменяться, а? Жену побоку, а девицу тебе.
Капрал презрительно скривил губы.
— Хотите знать, чихал я на эту девицу.
Все заржали.
— Как же, как же!
— Оно и видно!
Никто, кроме капрала, не заметил, что они доехали до развилки.
— Эй, тут дорога!
Проезд был закрыт ржавой цепью, соединяющей два столба. Капрал с трудом разобрал полустертую надпись на одном из них.
— Усадьба «Рай». То самое место.
Они сняли цепь, и машина медленно двинулась по усыпанной гравием дорожке.
Теперь, когда они удалялись от шоссе, грохот грузовиков понемногу затихал. Они снова слышали щебет птиц и жужжанье пчел, трудившихся над цветком миндаля.
Дорога была пологая, они выключили мотор. За одним из поворотов им открылся дом, похожий на монастырь, — строгий, увитый плющом. С юга, со стороны моря, тянулась насыпь, которая лет тридцать назад была, вероятно, великолепна, а теперь поросла сорной травой. Перила наполовину сгнили. В конце насыпи возвышалась романтическая беседка, где стояли два шезлонга и штук пять цветочных вазонов, покрытых облупившейся зеленой краской, в которых росли чахлые гортензии с лепестками, похожими на конфетти. За беседкой четыре высоких эвкалипта осеняли дом прохладной, шелестящей тенью.
Дверь на галерею была заперта, жалюзи по фасаду опущены; если бы не дым из трубы, можно было бы подумать, что в доме давно никого нет. И время как будто шло здесь иначе — сами очертания дома, и потрескавшаяся мраморная лестница, и облупленные колонны вызывали в памяти мертвую роскошь былых веков. Все предметы здесь — обветшалые, полуразрушенные, замученные — застыли, словно в параличе, безмолвными свидетелями собственного разрушенья.
Солнечные часы показывали четверть второго. Было душно и тихо. Солдаты вышли из машины и, повинуясь молчаливому приказу капрала, пошли по дорожке, которая вела к черному ходу. Напряженная тишина в доме наводила на мысль о засаде, и они шли гуськом, держа винтовки наготове.
Во дворике был колодец, обложенный камнем; мотор глухо дрожал. Дверь в кухню была деревянная, обшитая железом. Когда они подошли, серая кошка бросилась наутек и спряталась в неподвижных кустах олеандра.
— Тут, — сказал капрал.
Дверь была заперта и никак не поддавалась. Внутри, в кухне, собака почуяла их и нетерпеливо затявкала. Кто-то громко прошипел: «Тиш-ш!» Тогда капрал стукнул в дверь, кулаком и, прижавшись к стене, стал ждать — решатся ли хозяева ему открыть.
С той стороны послышались робкие шаги, и кто-то заскребся о дверь.
— Авель, — зашептали там. — Это ты?
Капрал жестом приказал солдатам молчать и снова стукнул в дверь кулаком.
— Откроете вы?
За дверью снова долго молчали. Собака нетерпеливо залаяла.
— Кто там?
— Откройте, говорю!
Снова молчание.
— А кто вы?
Он забарабанил обоими кулаками.
— Откройте. Мы при оружии.
Опять молчание. Потом — скрип засова.
В дверях кухни стояла девушка неопределенного возраста, в гимназической форме, с косой. При виде солдат она испуганно отступила и поднесла к губам кружевной платочек.
— Вы не волнуйтесь, — сказал капрал. — Ничего вам не будет.
Она отступила в кухню и посторонилась, уступая дорогу солдатам.
— Вы хозяйка?
Прислонившись к шкафу, девушка испуганно смотрела на солдат.
— Нет, — с трудом проговорила она. — Мама хозяйка.
— Тогда будьте добры ей сказать.
— Она больна, — сказала девушка. — У нее бессонница, и мигрень, и плохо с сердцем. — Она поднесла руки к воротничку форменного платья, как будто ей стало душно, и кончила громко, почти криком: — Ради бога, ради бога, не ходите к ней! У нее ужасно болит голова и…