Маэстро снова заговорил:
— Когда нас нет, в какой момент мы появляемся?
Я не мог ответить. Потому что не понял смысла его вопроса.
— Да, — продолжал он. — Именно это я хотел бы узнать.
— Но в настоящий момент мне придется удовольствоваться выяснением того, как это сердце перестало двигаться.
— Но ведь отец Бенедикт уже сказал нам это, — пробормотал я. — На то была воля Божья.
— Вот эти проходы, — показал хозяин окровавленным пальцем, — являются самыми важными для того, чтобы сердце функционировало.
— Откуда вам это известно?
— Мне приходилось вскрывать тела животных. Для исследования… Да и с человеческими останками уже доводилось работать.
К тому времени я уже догадался, что он не первый раз занимается вскрытием мертвого тела. Я предположил, что до сих пор это были трупы преступников, казненных за свои злодеяния, и поэтому эти исследования, полезные для изучения анатомии, знание которой необходимо для живописи и скульптуры, не могли помочь с установлением причины смерти. Ведь причина смерти этих людей определялась только тем способом казни, который выбирал палач.
— Мы можем сделать заключение, что причиной остановки сердца у этого человека является старость. Проходы сузились настолько, что кровь остановилась.
— Как река забивается илом, и течение воды замедляется?
— Вот именно! — Он взглянул на меня с одобрением. — Именно так!
Я подумал о сердце своей бабушки, о том, как оно боролось за жизнь у нее в груди. В старости ее тело совсем усохло, а кожа и кости стали такими же тонкими и сухими, как у этого старого бродяги Умберто, что лежит сейчас мертвым перед нами.
Человек, которого я называл маэстро, своими острыми ножами и еще более острым умом проникал в неведомые миры.
И делал он это не из праздного любопытства. Ибо я видел его истинную цель — хотя, может быть, лишь какую-то ее часть, — названную монаху у входа в покойницкую. Если мы обнаружим проблему, то будем искать способ ее решения. Потому что было совершенно очевидно, что именно случилось с сердцем Умберто. С возрастом входящие и выходящие каналы сузились и ограничили ток крови. Но что толку от этого знания? Разве возможно было прочистить эти каналы и дать моей бабушке прожить дольше? В последние месяцы жизни ее сердце уже ослабело под тяжестью лет.
Я вспомнил, как бабушка положила мою руку на свою чахлую грудь. И я услышал за ребрами, под увядшими грудями, слабый, неровный стук. Там, в глубине ее тела, тихо трепетало сердце. А потом оно вздрогнуло и затихло. Бабушка знала, что ее тело износилось. Но она не знала, почему это произошло.
— Наверное, от этого умерла и моя бабушка, — сказал я.
— Сколько ей было лет?
Я не мог ответить на этот вопрос. У нас возраст не измерялся в годах. Мы измеряем течение жизни сменой времен года. Времена года менялись много-много раз, пока она жила на земле. Уже прошло второе лето с тех пор, как я закопал ее вещи и бумаги и смотрел, как сжигают ее кибитку.
— Она была очень старая, — пожал я плечами.
Хозяин посмотрел на меня с любопытством.
— Оказывается, ты знал свою бабушку, Маттео? Прежде ты не упоминал о ней.
Я молчал, сжимая в руке фонарь. Когда в первые дни в Переле меня попросили рассказать историю своей жизни, я назвался круглым сиротой. И ни словом не обмолвился ни о какой бабушке.
Вот я и попался!
Глава 11
— Так что насчет бабушки?
Я заморгал.
Хозяин остановил свою работу.
— Маттео! — окликнул он меня. — Ты сказал, что твоя бабушка была уже очень старенькой, когда умерла.
— Я… Я… — Опустив голову, я пролепетал что-то нечленораздельное.
Он вернулся к работе. Пока он будет заниматься другим органом, я успею сочинить какую-нибудь байку о бабушке.
У меня немного отлегло от сердца.
— Может, у тебя были и другие родственники кроме бабушки?
Он застал меня врасплох, и я не знал, что сказать, но он, словно не замечая моего смущения, продолжал:
— Еще в Переле я обратил внимание, что в одном месте своего рассказа ты употребил слово «мы».
В моих глазах, наверное, мелькнула тревога.
— Это было, когда ты рассказывал о Венеции, — улыбнулся он. — Ты говорил, что вы смотрели на лодки в лагуне. Ведь это бабушка была тогда с тобой? Или под словом «мы» ты имел в виду кого-то другого?