— И тогда, — продолжил Элион, его голос сливался с рокотом умирающей звезды, становясь её частью, — ты поймёшь, что единственная истинная ценность в этом мироздании — то, что нельзя создать искусственно, что нельзя отнять силой или купить за всю мощь распавшихся галактик.
— И что же это?
— Эмоции. Настоящие. Чужие. Не свои, заезженные за миллиарды лет, а именно чужие. Самые дикие, самые грубые, самые уродливые. Даже страх. Даже боль. Даже животный, всепоглощающий ужас и отчаяние… Они станут для тебя желаннее, чем вся сила этого света. Потому что они — острые. Потому что они — настоящие. Они будут напоминать тебе, что ты ещё жив. Что ты ещё что-то чувствуешь.
Я фыркнул, с отвращением отряхивая с рукава своего плаща, сотканного из теней, налипшую космическую пыль. Слова Ариона казались мне бредом старого, уставшего существа, потерявшего связь с реальностью.
— Ты говоришь как тот, кто уже давно сыт по горло этим бесконечным пиром. Иди вздремни пару-тройку тысячелетий…
Арион покачал головой, и его улыбка была печальной и безрадостной.
— О, я давно сыт, мальчик. До тошноты. Потому и знаю, о чём говорю. И я знаю, что есть во тьме мироздания места… Глухие, тёмные закоулки, задворки реальности, куда не заглядывает назойливый взор наших «родственников». Где тихо, пыльно. Где можно спрятаться от этого… вечного карнавала, от этого шумного, надоевшего внимания вечности. Где можно просто быть тем, кто ты есть. Наблюдать со стороны. Не участвовать. И может, однажды, наблюдая за теми, кто ещё не устал, кто ещё горит, почувствовать слабый, едва уловимый отголосок их страстей. О, как бы я этого хотел!
— Звучит до невозможности уныло, — сморщился я, чувствуя, как скука Ариона начинает заразительно перетекать и в меня.
— Это звучит как единственно возможный покой, юнец. Самая большая и недостижимая роскошь для таких, как мы. Запомни мои слова, А’стар. Придёт день — а он придёт, не сомневайся! — его голос стал пророческим и тяжёлым, — и ты будешь искать не силы, не знаний, не новых миров для завоевания… Ты будешь искать возможности. Простой возможности снова почувствовать что-то острое и настоящее. Что-то, что заставит это древнее сердце, если оно у тебя ещё останется, сжаться от боли или восторга. И это будет единственное, что будет иметь значение…
Осознание ударило меня, как молот по наковальне.
Не сила. Не магия. Не Эфир.
Всё это было бесполезно против сущности, рождённой из чистейшего, концентрированного чувства!
Видение рассеялось, но озарение, пришедшее из прошлого, жгло мозг ярче трёх багровых солнц. Слова Ариона, которые тогда казались бредом уставшего старца, теперь сложились в идеальный, пугающий пазл.
«Ты будешь искать эмоции… Они будут желаннее, чем вся мощь распавшихся галактик…»
Эта туманная сущность, страж — она не была просто защитным механизмом. Она и была «Кровавой Бронёй Гнева» в её чистейшем проявлении! И она не жаждала крови или магии! Она, как и Арион из давно забытого воспоминания, жаждала того, что нельзя создать искусственно — сырых, нефильтрованных, острых эмоций!
Гнева, боли, отчаяния, ярости, которые впитал доспех за тысячелетия. Она была голодна. До сумасшествия — потому что выпила страсти целого народа, но давно уже переварила их…
А у меня было именно то, что ей было нужно. Не эмоции — навык. Умение их поглощать, перерабатывать, делать их своей силой. Навык, который я оттачивал последние годы, который стал такой же частью меня, как энергожгуты или цинизм.
О-о-о, поглощением эмоций я пользовался постоянно — и их отголосков во мне накопилось столько, что и представить страшно!
Щупальца из чёрного тумана сжимались, вытягивая из меня жизнь, высасывая саму волю к сопротивлению. Холод проникал в кости, в разум. Ещё немного — и я стану ещё одним безликим призраком в этой проклятой расселине.
Жертва. Нужно было принести жертву!
Я не стал бороться. Наоборот, я перестал сопротивляться тянущей силе щупалец и обратил весь свой ужас, всю ярость, всё отчаяние внутрь себя. В самую свою суть, в Искру, пылающую где-то в глубине. Я прошёлся по ней скальпелем собственной воли, не пытаясь поглотить что-то извне, а вырывая наружу часть себя.
Боль была не физической. Она была на порядки выше… Это было чувство ампутации, потери конечности, которую ты считал неотъемлемой. Я вырывал из своей души умение, сросшееся с ней — сам механизм поглощения эмоций.
Я чувствовал, как что-то рвётся, темнеет в моём восприятии, как целый пласт моей силы навсегда гаснет, оставляя после себя пустую, ноющую рану.
Перед моим внутренним взором возникло нечто вроде сложнейшего рунического узора, сплетённого из инстинктов, опыта и воли. Он сиял тусклым, болезненным светом — оторванная часть моей сущности…
И тогда я вложил в него всё, что у меня оставалось. Весь мой запас Эфира, каждую его крупицу. Бирюзовая энергия ворвалась в узор, не разрушая, а переплавляя его, заряжая собственной чудовищной силой.
Я собирался не просто отдать навык. Я перепрограммировал его, вкладывая в него одну-единственную, отчаянную команду, одно условие сделки.
— ЗАБЕРИ ЭТО! — проревел я беззвучно, не ртом, а всей своей сутью, — ЗАБЕРИ ЭТО И НАСЛАДИСЬ! НО В ОБМЕН — СТАНЬ МОЕЙ! Я ДАМ ТЕБЕ БОЛЬШЕ, НАМНОГО БОЛЬШЕ — КАК ТОЛЬКО ВЫБЕРУСЬ ОТСЮДА!
Я не атаковал, а предложил дар — и вытолкнул этот переполненный Эфиром клубок — эту исковерканную, оторванную часть себя — навстречу сжимающим меня щупальцам.
Контакт!
Мир взорвался вспышками молний.
А затем тишину разорвал звук.
Это был… стон. Глубокий, низкий, идущий из самых основ мироздания стон невыразимого наслаждения.
Щупальца, сжимавшие меня, вдруг задрожали. Их ледяная хватка ослабла. Чёрный туман, заполнявший расселину, забился в экстазе. Он втягивал в себя мой подарок — дар вечно чувствовать, вечно поглощать, вечно насыщаться эмоциями, усиленный в разы чистой силой Эфира.
Это было то, о чём мечтал доспех. Не просто крохи, не случайные всплески — а сам источник, сам механизм, вечный двигатель насыщения!
Вихрь эмоций, не мой, а тот, что копился здесь тысячелетиями — боль утопленников, ярость Тёмного Охотника, страх его жертв — хлынул в образовавшийся канал. Но теперь он не питал броню. Он питал мой бывший навык, ставший частью Стража, зацикленный на самом себе, на вечном, самоподдерживающемся пире чувств.
И вдруг давление исчезло.
Щупальца не просто отпустили меня — они отшатнулись, увлечённые внутренним экстазом, сраженные даром, который оказался для них и благословением, и проклятием. Они начали стягиваться обратно в расселину, клубясь и переливаясь уже не просто чёрным, а всеми цветами боли и восторга.
Я рухнул на колени на самое дно пропасти, где не было видно даже света, давясь пустым, холодным воздухом. Внутри ощущалась странная пустота — место, где раньше был мощный навык, теперь вырванный с корнем.
Я чувствовал себя… калекой.
Сделка была заключена. Страж получил то, чего жаждал. Вечный пир. А я… я купил себе свободу.
Ледяная хватка щупалец окончательно испарилась. Туман, ещё секунду назад готовый разорвать меня на атомы, вдруг отступил.
Но не рассеялся.
Он отпрянул, собравшись в плотную, бурлящую массу, и… мягко, почти бережно, подхватил моё падающее тело.
Плавно он начал поднимать меня!
Туман обволакивал меня, как амортизирующая подушка, приглушая звуки. Он вёл меня, словно заботливый слуга, ведущий господина в его новые владения. Последние остатки Эфира во мне гасли, оставляя после себя лишь оглушительную пустоту — не в последнюю очередь, из-за вырванного навыка, и леденящую усталость.
Наконец, движение прекратилось.
Мои ноги мягко упёрлись в твёрдую, гладкую поверхность. Я стоял на краю расселины.