Но энергетические аномалии, фиксируемые его же собственными спутниками наблюдения… они перекликались с той самой моделью, с данными и картой, что лежала перед ним — по которой можно было отследить Апостолова.
Спустя двое суток, глубокой ночью, Император откинулся в кресле, смахнув усталость с лица.
Разум, отточенный годами власти, отказывался верить в грядущий апокалипсис. Но холодный, безжалостный расчёт диктовал иное. Отрицать доказательства было глупостью, граничащей с государственной изменой. Риск был слишком велик.
Он больше не сомневался — он принимал решение.
Наутро он вызвал к себе князя Иловайского.
— Сергей Андреевич, у меня будет для вас особое задание.
— Слушаю, Государь.
— Пётр Сергеевич Салтыков предоставил исчерпывающие доказательства, — без предисловий начал Император, когда министр иностранных дел встал перед ним, — Угроза, о которой твердил Апостолов… Вполне может быть реальна. Я не склонен слепо верить на слово беглому преступнику, но данные, добытые в «МР» и нашей разведкой за последний месяц игнорировать нельзя.
— Я согласен, Ваше Величество.
— В таком случае, сразу к делу. Первое: результаты исследований графа Салтыкова будут в обезличенном виде распространены среди членов Совета Безопасности и руководителей силовых блоков. Начнём тихую подготовку. Без паники, без публичных заявлений. Разработка протоколов на случай… магического кризиса неведомой природы.
— Слушаюсь, — Иловайский склонил голову, его цепкий ум уже просчитывал первые шаги.
— Второе, — продолжил Государь, и в его голосе зазвучали стальные нотки, — Вы немедленно отправляетесь в Нефритовую Империю. Официально — с дипломатической миссией по укреплению культурных и магических связей. Неофициально… Я хочу знать, что там на самом деле произошло. Разберитесь на месте. И поделитесь нашими исследованиями с «восточными партнёрами». Если шторм грядёт, то лучше встречать его вместе.
Иловайский кивнул, его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах вспыхнул знакомый огонёк охотника, получившего сложный и опасный след.
Игра вступила в новую фазу.
Личная авантюра Марка теперь становилась делом государственной важности. И как бы Император ни сомневался до конца, машина имперской власти уже начинала потихоньку, со скрипом, разворачиваться для встречи с угрозой, масштабы которой лишь предстояло осознать…
Ум Салтыкова, летящего в своё поместье, был переполнен данными, выводами и странным, тревожным восхищением. Он сидел в глухом салоне своего АВИ, глядя на мелькающие за стеклом сосны, и мысленный взор его был обращён не к отчётам, а к одному-единственному человеку.
Марк.
Он всегда знал, что Апостолов — гений. Безудержный, хаотичный гений. Они вместе создали «Магическую Реальность», совершив прорыв, на который у корпораций ушли бы десятилетия.
Но то, что Марк делал сейчас, выходило за все мыслимые рамки.
Пётр думал не о том, как Марк уничтожает пожирателей. Это было эффектно, даже пугающе, но лежало в плоскости грубой силы. Нет, Салтыков восхищался другим — тем, как его друг постоянно находил решения для задач, которые вообще не должны были иметь решения.
Взять ту же кому Арсения.
Лучшие медики-маги Империи разводили руками. А Марк, по сути, по обрывкам вампирских трактатов и результатам спектрального анализа какого-то цветка, выстроил теорию, которая сработала! Он не просто создал невероятное заклинание — он создал изящный магический механизм, тонкий как скальпель.
И это — между делом, между схватками с прото-божественными сущностями, уходом от преследования лучшими ищейками Империи, разборок между вампирскими кланами и съёмками блокбастеров!
Или его заметки по стабилизации энергопотоков, которые Пётр использовал при доработке «МР»… Они были гениальны в своей простоте — но ломали устоявшиеся парадигмы, предлагая взгляд на магию словно сверху, со стороны того, кто видел её изнутри и снаружи одновременно.
В голове у Салтыкова складывалась пугающая картина.
Скорость обучения Марка. Глубина понимания магии, недоступная ни одному смертному, даже архимагу с двухсотлетним опытом. Его способность не просто использовать Эфир, а… чувствовать его, как родную стихию. И этот постоянно растущий аппетит к силе, к новым, всё более опасным знаниям.
Эфир… Они оба владели им. Но Пётр чувствовал свою крупицу истинной силы как слепой, ощупывающий слона — с трудом, фрагментарно, боясь обжечься. Марк же… Марк вёл себя так, будто Эфир был его правой рукой. Привычной и послушной.
АВИ плавно приземлился на посадочной площадке у особняка.
Пётр вышел, направился в дом, прошёл в кабинет, машинально налил виски, но не пил его, а лишь смотрел на золотистую жидкость, в которой отражался огонь в камине.
Подозрение, тёмное и липкое, выползло из самых глубин подсознания и настойчиво стучалось в виски.
А что, если Марк — не совсем человек?
Что, если он не просто один из двух счастливчиков, получивших наследный ключ к Эфиру?
Слова «прото-божественная сущность», которые он так часто слышал в последнее время в связи с Ур-Намму, обретали новый, леденящий душу смысл.
Что, если Марк — один из них? Один из этих Древних? Только… проснувшийся иначе? Не желающий подчиняться правилам своего Совета?
И тогда вся его «охота» на пожирателей выглядела в совершенно ином свете.
«А не убирает ли Марк конкурентов?..»
Мысль повисла в тишине кабинета, отравляя воздух.
Пётр отставил бокал. Восхищение гением друга никуда не делось. Но теперь его отравлял холодный, рациональный страх. Страх перед тем, что тот, кого он считал самым верным, пусть и непредсказуемым союзником, на самом деле может оказаться фигурой в куда более грандиозной игре.
Игре, правила которой знал только он один.
И где такие фигуры, как Пётр Салтыков, князь Иловайский, сам Император — да и вся Российская Империя, были всего лишь пешками…
Глава 17
Возвращение
25 декабря 2035 года. Москва.
Воздух был твёрдым и колким, как стекло. Не от мороза — в этом году в конце первого зимнего месяца было удивительно тепло, и температура не опускалась ниже десяти градусов.
О нет, напряжение, царившее в центре столицы, было вызвано сгустившейся магией. Вся Красная площадь, от Исторического музея до заснеженных зубцов Кремлёвской стены, была запечатана многослойным куполом молчания и невидимой силы.
Ни звука с Манежной, ни гула с набережной. Только ветер, свистящий в заколдованных струнах барьеров, да хруст утрамбованного снега под сапогами гвардейцев.
Исполинское Великое Древо, чьи ветви даже зимой пылали листвой, заряженной чистой энергией, стояло в центре всего этого, отбрасывая на белый снег длинные, неестественно чёткие тени. Под ним, не шелохнувшись, замерла небольшая группа людей.
Император Александр III, облачённый не в парадные одежды, а в тёмно-серый мундир без единого знака отличия, стоял, опираясь на простую трость из чёрного дерева. Его лицо было бесстрастной маской, но глаза, холодные и острые, впивались в пустое пространство перед Собором Покрова.
Рядом, подобно гончей, замер князь Иловайский, министр иностранных дел. Его пальцы в тонких кожаных перчатках нервно перебирали руну «Безмолвия», вплетённую в пряжку плаща.
Их окружала свита — три дюжины сильнейших архимагов Империи. Не царедворцы — бойцы. Их плащи цвета стали и ночного неба не шелестели на ветру, поглощая сам звук. От них пахло остывшим пеплом и сталью — запах боевой магии, готовой к выбросу в любую секунду. Они стояли, образуя совершенный защитный периметр, их коллективная воля создавала в воздухе давление, от которого у простого человека могла пойти носом кровь.
«Вот так встреча» — пронеслось в голове у Императора — «Весь центр Москвы на замке. Тысячи людей эвакуированы под благовидным предлогом „учений“. Ради одного человека. Какой цирк!»