Из разломов, зияющих посреди асфальта, сплошным потоком «выливались» потоки существ. Они не были похожи на тех перламутровых кадавров, что я создавал для показа.
Куда там!
Это были сгустки чистой, агрессивной аберрации! Одна тварь напоминала гигантского паука, чьи лапы были сложены из ломающегося стекла, другая — переливающийся желеобразный шар, от которого солдаты в стальных экзоскелетах за долю секунды превращались в пыль. Где-то в стороне, над Парком Горького, целое здание — прекрасная высотка в стиле барокко — начало бесследно исчезать, словно его стирали ластиком с рисунка, оставляя за собой лишь зияющую пустоту в небе — и в реальности.
Самого Ур-Намму пока не было видно. Он оставался в тени, дирижируя этим оркестром хаоса.
Наверняка экономил силы для главного удара.
— Приземляйся там, — я ткнул пальцем в экран, где на карте пылала особенно яркая точка схватки — площадь перед бывшей Третьяковкой.
— Это ловушка! — резко сказала Илона.
— Я в курсе, дорогая. Теперь вся Москва — ловушка. Но наши люди гибнут.
«Ласточка» клюнула носом и понеслась вниз. Перегрузка вдавила меня в кресло. Я чувствовал, как Эфир внутри отвечает на вызов, бурля и требуя выхода. Холодный архитектор в моей голове уже просчитал десятки вариантов, но сейчас говорил не он.
Говорило то, что осталось от Марка Апостолова.
Проклятье… Долбаные человеческие эмоции…
АВИ приземлился на относительно свободном от тварей и аномальных флуктуаций месте.
Воздух был густым от смрада гари, озона и чего-то сладковато-гнилостного — запаха распадающейся плоти и реальности. Крики, взрывы, рёв тварей, визг разрываемой стали — всё это слилось в оглушительную симфонию разрушения.
Я увидел группу «Витязей», отчаянно отстреливающихся от трёх кристаллических скорпионов. Один из экзоскелетов уже был разрублен пополам, и из него сочилась алая кровь. Рядом, под прикрытием искрящегося щита мага-стихийника, солдаты пытались эвакуировать раненых, но щит трещал и вот-вот должен был пасть под градом кислотных плевков с небес.
Я не кричал. Не произносил громких фраз — просто отпустил кроху сдерживаемой мощи.
Эфирные энергожгуты, уже не изумрудные, а цвета полярного сияния, смешанного с молочной белизной Ядра, вырвались из меня веером. Они не просто атаковали — они пожирали. Один бич пронзил кристаллического скорпиона, и тварь просто рассыпалась в пыль, которую тут же поглотила моя жаждущая сила. Другой обволок кислотный шар, сжал его, и я почувствовал, как чужеродная энергия вливается в меня — холодная и едкая.
Я шагнул вперёд, превратившись в ураган. Всё новые и новые твари вылезали из трещин в земле, но мои щупальца рвали их на части, поглощали аномалии, гасили разломы, заливая их диким-Эфиром…
Солдаты замерли в изумлении, «Витязи» воспряли духом и с новыми силами ринулись в контратаку. Я видел, как спасительный щит того самого, первого спасённого мага стабилизировался, и раненых наконец потащили в укрытие.
Я не был их генералом, отдающим приказы.
О нет… Я был стихией на стороне живых. Или… смертью, которая не позволяла чужаку собрать жатву.
Но это была лишь первая волна. С каждой поглощённой тварью, с каждым залатанным разломом я чувствовал, как давление нарастает. Где-то там, в сердце вновь рождённого Урочища, копилась главная сила. Это была лишь разминка. Настоящая битва ещё не началась.
Так оно и оказалось.
Тот хаос, что я едва сдерживал в Замоскворечье, был лишь первым аккордом в симфонии уничтожения города. Из постоянно растущих разломов, словно из развороченного муравейника, хлынула вторая волна тварей — более многочисленная, более чудовищная.
Началось побоище, охватившее всю пустующую столицу. Мои наушники превратились в проходной ад, где голоса смешались в единый вопль ужаса и ярости.
— «Альфа», парк Горького! Нас отрезали! Эти твари… они пожирают наши заклинания!
— Где поддержка с воздуха⁈ «Соколы», @#$%, ответьте!
— Щиты на Тверской пали! Повторяю, щи… Боже, что это… А-А-А-А!
— Салтыков, выпускайте ваши блокираторы, чтоб вас!
И я видел это. Видел, как по Садовому кольцу, словно живая река из плоти и шипов, катилась волна существ, сметая баррикады и испаряя попадавшиеся на пути танки. Видел, как в небе над Арбатом «Соколы» в своих реактивных экзоскелетах вели отчаянный бой с роями летающих тварей, похожих на кожистых скатов с жалами, плюющихся сгустками гравитационной аномалии. Один из истребителей, пронзённый таким лучом, схлопнулся в маленькую, чёрную точку и исчез с оглушительным хлопком.
Я видел отряды дворян, которые сражались с тварями вместе со своими родовыми существами, видел, как лучшие маги Империи сдерживали расползающиеся магические аномалии…
Видел, как разворотив Москва-Сити из-под земли выбралась двухсотметровая тварь и начала крушить здания — и к ней на своих драконах устремились Император и Иловайский…
Город, ещё час назад бывший величайшей столицей мира, умирал.
Здания не просто рушились — они изгибались в немыслимых геометрических формах, их кирпичи превращались в кристаллы, а окна — в порталы, из которых выпадали куски иных ландшафтов: пылающие пустыни под зелёным солнцем, реки из жидкого метана…
И затем, повинуясь моему приказу, в бой вступили вообще все.
С севера, со стороны «Арканума», ударил сноп ослепительно-золотого света — это египетские маги шейха Аль-Саида обратили Москву-реку в кипящий барьер из священного пламени, в котором с шипением испарялись целые орды тварей.
С юга, из переулков Якиманки, донёсся оглушительный аккорд — это Лисицина обрушила на противника всю мощь «Шёпота Сфер», усиленного Эфиром. Звуковая волна, видимая невооружённым глазом, прошлась по улице, и твари просто рассыпались в мелкую красную пыль.
Над крышами промелькнула тень — Арсений, окутанный вихрем из тридцати духов воздуха, носился как живой ураган, разрывая летающих скатов в клочья эффективнее любого «Сокола». А рядом с ним, на плече Маши Тимирязевой, её маледикт разинул пасть, и струя синего, обжигающего холодного огня выжгла целую аллею в наступающей живой массе.
Салтыков отбивался у входа в свою лабораторию. Его техномагские щиты и эфирные резонаторы выжигали всё, что приближалось в радиусе километра — и вокруг лаборатории будто циферблат образовался.
Мы сражались — но это было похоже на попытку заткнуть пальцами дыры в тонущем корабле. Безумие нарастало, и город трещал по швам.
И тогда он появился.
Это не было телепортацией или материализацией. Он просто… возник. В центре площади перед чудовищно перерождённым зданием «Арканума» на Воробьёвых горах, где когда-то я учился, пространство сгустилось, прогнулось — и ЕГО форма обрела плоть.
Ур-Намму.
Он был огромен, куда больше Юя, и его присутствие было плотнее, тяжелее. Его кожа отливала тёмным, почти чёрным нефритом, испещрённым мерцающими, как звёздная карта, рунами. Ни диадемы, ни плаща. Лишь подобие одеяний из спрессованной тьмы, струящихся вокруг него, как дым. Его лицо было лишено черт — лишь гладкая маска, на которой плавали и гасли созвездия.
Но я чувствовал его взгляд. Холодный, безразличный, устремлённый прямо на меня, сквозь километры разрухи и хаоса.
Он поднял руку — изящный, почти невесомый жест. И от этого жеста реальность вокруг «Арканума» взвыла. Камень площади обратился в пыль, а из неё начали вздыматься исполинские структуры — не твари, а архитектура иного мира, чужой крепости, прорастающей сквозь Москву.
— Всё. Хватит, — шепнул я, выжигая Эфиром несколько сотен прущих на нас по Кутузовскому проспекту тварей, — Пора заканчивать этот цирк.
Я поцеловал Илону, смотревшую на меня расширенными от ужаса глазами.
— Марк… Ты обещал вернуться…