Ох, надеюсь, инквизитор не узнает, как я тут козыряю знакомством с ним…
Не расплачусь же потом!
Услышав знакомую фамилию, майор снова поморщился.
Головная боль продолжала нарастать, и я уже с трудом улавливал нотки эмоций Хворостова, так что не выдержал, и процедил:
— Ну так что, майор? Какое решение примете?
Глава 7
Холодная ярость
Майор Хворостов не стал испытывать судьбу — и разрешил мне поговорить со следователем.
Ничего нового об угоне он не рассказал (ну ещё бы!) — но пока мы сидели в его прокуренном кабинете, с Никитиным связались полицейские центрального управления — те самые, которые прямо сейчас искали Илону.
Они сообщили, что отследили угнанный мобиль до какого-то пустыря в районе Купчино. Авто оказалось брошено и сожжено, и сейчас на месте работала следственная группа, так что Никитина, как ведущего это дело следователя, вызвали на место.
Я же попросил «подбросить» меня туда же — якобы, чтобы пообщаться с лейтенантом Новицким и узнать подробности.
Отказать настойчивой просьбе, подкреплённой приказом майора Хворостова, Никитин не посмел. Так что теперь он вышагивал впереди меня уверенной походкой, но я ощущал исходящие от него эманации страха.
Ничего больше — только липкий, кислый страх, оставляющий за собой неприятный шлейф.
И это говорило о многом.
«Ну, сволочь, жди…»
Парковка полицейского участка находилась позади здания, спрятанная от посторонних взглядов и окружённая высоким забором. Разумеется, тут я не собирался воздействовать на Никитина — хотя, признаться, сдерживал себя с трудом.
Впрочем, было и ещё кое-что. Видимо, я слишком долго использовал навык поглощения эмоций — голова всё ещё болела со страшной силой. И хотя я, «выпив» один из энергокристаллов с живительной силой, попытался её успокоить — получилось не слишком хорошо.
Боль слегка отступила, но череп всё равно будто был сжат стальными тисками, заставляя постоянно морщиться и скрипеть зубами…
Мобиль, в который мы сели, оказался бронированным, тяжёлым, выкрашенным в белый и синий цвета и с мигалками на крыше. Рыкнув турбинами, когда Никитин завёл двигатель, авто поднялось на полметра в воздух и медленно поплыло к отъезжающим воротам.
Следователь молчал, и демонстративно не обращал на меня никакого внимания — даже не смотрел в мою сторону!
Мы выехали на Лиговский проспект, вдоль которого возвышались красивые барочные здания, и устремились на юг.
— Давно вы в органах работаете? — спросил я, уже поняв, что со своим новым умением лучше заходить издалека.
— Десять лет, — коротко ответил следователь.
Сожаление, усталость…
— И как вам служится?
Настороженность…
— В каком смысле?
— Господин Апостолов.
Мужчина скрипнул зубами, и до меня донеслись нотки возмущения, недовольства и зависти.
— В каком смысле… Господин Апостолов?
— Вам нравится ваша работа?
Мобиль свернул и теперь мы двигались вдоль канала, по которому проплывали прогулочные яхты.
— Да, не жалуюсь.
Ложь!
Так-так-так… Кажется, я на верном пути… Эх, жаль, из-за уснувшей Бунгамы нельзя пообщаться с её «квартирантом», Вальтером. Уж он бы сориентировал меня в столь сложном умении чтения эмоций…
— И никогда не хотели большего?
— Что вы имеете в виду… Господин Апостолов?
Теперь до меня донеслась настороженность и опасения — холодные и колючие, отчего по моей собственной спине пробежали мурашки.
А голова вновь затрещала так, будто по ней ударил таран!
— Вы не думали найти занятие вне органов? Стать частным сыщиком, или открыть собственное охранное агенство?
Облегчение…
— Нет, как-то в голову не приходило. Мне нравится помогать людям… Господин Апостолов.
Ложь! Плюс нотка превосходства и радости…
Ладно, сволочь… Сейчас попробуем достать из тебя всё, что ты знаешь…
— Притормозите у аптеки, — попросил я, указав на небольшой кармашек меж двух старых домов с «парижскими» крышами, — Голова раскалывается.
— Не думаю, что у нас есть время… Можете взять в бардачке цитрамон…
— Остановите, — жёстко велел я
Спорить следователь не посмел. Пусть от тоже и был дворянином — но имели прямой приказ своего непосредственного начальника содействовать мне. В голове мелькнула забавная мысль, что следователь работал в полиции, а значит — служил народу. По-крайней мере — соблюдал видимость этого…