— Кстати, Апостолов, — растягивая слова, надменно (и куда только девалась вся учтивость?) произнёс младший Шеллерштейн, — Спасибо, что привели сюда Андрея Фёдоровича. Признаться, в какой-то момент я думал, что он действительно умер… Но вы, как я вижу, обладаете двумя поразительными талантами: раскапывать то, чего раскапывать не стоило — и убеждать людей.
Я услышал, как Синицын за моей спиной скрипнул зубами.
— Вот уж не думал, что сынок Соломона замешан во всём этом…
Дмитрий услышал его слова, и нагло ухмыльнулся.
— Боюсь, отец тут ни при чём. При всей гибкости его моральных принципов, он не одобрил бы то, что я сделал.
— Вы сделали? — спросил я — и едва задав вопрос, тут же догадался, — Так значит, вы обнаружили проклятье в барокамерах? И изменили его?
— О да! — усмехнулся Дмитрий, — Запретные искусства всегда казались мне… Слегка недооценёнными. И когда полгода назад я обнаружил, что наше главное изобретение несёт их печать… Это побудило меня разобраться. А открывшиеся перспективы, о-о-о… Полагаю, вы и сами всё понимаете — не зря же внесли коррективы в собственное изобретение.
— Я сделал это не для личной выгоды! — процедил Синицын.
— В самом деле? А для чего же?
— А вы не хотите обсудить это позже, наедине? — встрял я в их разговор, — Не то, чтобы мне не хотелось послушать такую занимательную историю — но в моей искре, видите ли, засели частицы проклятья. Вашего совместного, насколько я понимаю. Изобрёл его господин Синицын, вы, Дмитрий, решили воспользоваться открывшимися возможностями и изменили. Браво, нетривиальное мышление, и всё такое — но давайте покончим с этим. Вы извлечёте его из меня — и тогда продолжим разговор.
— Боюсь, на это нет никакого шанса, господин Апостолов, — покачал головой младший Геллерштейн, — Вы слишком много узнали. А я не собираюсь рисковать, и подставляться инквизиции.
— Всерьёз считаете, что сможете заткнуть мне рот? — я приподнял бровь.
— А вы думаете, у меня не получится? — рассмеялся Дмитрий, — Бросьте, Апостолов. Я дважды проводил ваше глубокое сканирование, и знаю, насколько вы слабы. Да даже если бы я не видел вашей едва тлеющей искры — и так мог бы сказать об этом наверняка. Иначе зачем вам приезжать в нашу клинику?
— Резонно, — улыбнулся я самой холодной из своих улыбок, — А что насчёт господина Синицына?
— О, с ним я ещё надеюсь поговорить, — оскалился младший Геллерштейн — и дунул на шар заражённой энергии.
Он рванул к нам так быстро, что если бы я не предполагал чего-то подобного — точно бы оказался под ударом. А так, успел оттолкнуть Синицына вправо, сам прыгнул влево — и жахнул по Дмитрию яркой вспышкой дезориентирующего заклинания Света.
На несколько секунд подвальный зал затопило сияние.
Я влил в тело физической энергии, опустошая заправленную пару часов назад искру наполовину. Перемахнул через панель управления барокамерами, уклонился от тёмного щупальца, которым младший Геллерштейн ударил через весь зал наугад, отбил второе огненным клинком, мелькнувшим в руке — и оказался рядом с противником.
Он явно не ожидал от меня такой прыти — на лице Дмитрия отразилось искренное удивление, которео почти сразу же сменилось звериным оскалом. Из его груди вырвался поток чёрной, грязной энергии, но я был готов к подобному.
Так что без труда перехватил эту мерзость — и толкнул её обратно, «внутрь» Дмитрия.
Эффект превзошёл все ожидания.
Уже готовое тёмное заклинание ударило по своему владельцу также, как должно было ударить по мне. Дмитрия обволокло тёмной энергией, отшвырнуло назад, на десяток шагов, протащило по полу и он остановился на входе в зал — у самых ног только что появившегося там профессора Геллерштейна.
Директор клиники замер, увидев, КТО оказался у его ног. А затем медленно повернулся ко мне.
— Вы мне сразу не понра…
Договорить ему я не позволил.
Ещё не хватало против Магистра драться — раскатает в лепёшку, если вплотную не подобраться.
«Выпив» лежащий в кармане кристалл с физической энергией, я снова рванул вперёд — да так, что суставы затрещали!
Чудом увернувшись от копья света, разрезающего сам воздух, я оказался рядом с Геллерштейном, и ударил его «страхом».
Голова взорвалась адской болью, перед глазами заплясали круги — но я не остановился. Не было времени на расшаркивания.
Опешивший профессор сделал шаг назад, споткнулся о тело сына… Я преодолел последнюю пару шагов, сбил директора клиники с ног и повалил рядом с Дмитрием.
Решения приходили интуитивно и лихорадочно — я понимал, что Геллерштейн не станет слушать меня просто так, поэтому требовалась… «Шоковая терапия».