На которую, впрочем, сил уже почти не оставалось.
Преимущества, которые мне давала магия «пожирателя», были весомыми — но имели настолько же весомые недостатки. Из за того ли, что способности не были развиты должным образом, из-за слабости моей искры, или из-за ещё чего-то — не знаю. Но постоянное их использование выбивало меня из колеи так, что потом неделями приходилось восстанавливаться.
Вот и сейчас…
Отбросив эти мысли, я положил правую руку на лоб Дмитрия — чьё тело покрылось магическими струпьями и наростами, а из тела начали прорастать мелкие щупальца — а левую на лоб Геллерштейна старшего.
А затем «выстрелил» в обе стороны энергожгутами и направил на один из них поглощение воспоминаний.
— Артефакторные барокамеры… Проклятье… Синицын… Изменение проклятья… Декабрь 2030 года… Артефакторные барокамеры… Проклятье… Синицын… Изменение проклятья… Декабрь 2030 года…
Хвала Эфиру, младший Геллерштейн назвал примерное время, когда обнаружил проклятье — так что был хоть какой-то шанс отыскать его воспоминания.
Я старался не думать о том, что сейчас сюда ворвётся охрана и, увидев меня, просто пристрелит.
Пуленепробиваемый амулет, прикупленный в Новгороде, выдержит не больше обоймы…
Прочь! Прочь, мысли! Мне нужно найти…
— Артефакторные барокамеры… Проклятье… Синицын… Изменение проклятья… Декабрь 2030 года… Артефакторные барокамеры… Проклятье… Синицын… Изменение проклятья… Декабрь 2030 года…
Картинки чужого сознания возникли в моём сознании внезапно — как и всегда.
Вихрем они пронеслись перед глазами — Дмитрий наблюдает за смертью девушки в барокамере, видит ругань отца и Синицына, исследует устройство артефакта, проверяет его, хмурится, обнаруживает в энергокристаллах посторонние колебания… Бессонная ночь, радость на лице, попытка управлять проклятьем… Вытянутые из барокамеры частицы чужих жизней вместе с этим проклятьем — и магия, которая после этого изменилась… Два эпизода, когда Геллерштейн-младший на волосок от того, чтобы отец узнал о его «иной» природе… Подделанные отчёты, внесение изменений в структуру барокамер…
Всё оборвалось также резко, как и началось. Меня и директора клиники отбросило в разные стороны, и я врезался спиной в ближайший стол. С него посыпались какие-то инструменты.
— Вы в порядке? — Синицын неожиданно оказался рядом и помог мне встать, — Что вы сделали⁈
— Просто… Показал Геллерштейну, что сделал его сын.
— Вы менталист⁈
— Можно сказать и так…
Профессор, оказавшийся у стены зала, медленно поднялся и потряс головой. Затем посмотрел на меня. В его пальцах вновь оказалось колдовское свечение, но… На этот раз он не атаковал.
— Что… Что вы сделали с моим сыном⁈
— Это не я, профессор. Он сам это сделал. Вы видели.
— Я не знаю, что я видел! — выкрикнул Геллерштейн, и его голос сорвался, прокатившись звонким эхом под сводами зала, — Не знаю! Вы… Вы превратили его в чудовище, и задурили меня! Спутались с этим…
Трясущимся пальцем директор клиники указал на стоящего рядом со мной Синицына, и с его руки сорвалась тонкая золотистая стрела.
Но, видимо, профессор был настолько ошарашен, и находился в раздрае, что заклинание получилось слабым — и я без труда его отбил.
— С кем, профессор? — спросил я, — С человеком, который отдал жизнь вашей клинике, и у которого вы всё отобрали? Дочь, работу, достижения — да ещё и выставили всё так, будто он сам виноват?
— Вы… Вы…
На Геллерштейна было больно смотреть. Обычно властный и высокомерный, сейчас он напоминал больного старика с трясущийся челюстью и тремором в конечностях. Он снова повернулся к сыну, который лежал у входа в зал, покрытый образованиями тёмной магии. Грудь Дмитрия судорожно вздымалась.
— Послушайте, профессор, — я сделал несколько шагов вперёд, примирительно поднимая руки, — Вы видели, что произошло. Я — неведомый, и у меня масса умений. Ментальных — в том числе. Я раскопал информацию про Синицына, нашёл его, как видите — и он рассказал, что случилось. Да, он подсадил проклятье в ваши барокамеры — но лишь для того, чтобы собирать жизненную энергию для воскрешения дочери.
— Безумец!
— Не об этом речь! — резко перебил его я, не давая распалиться.
А параллельно подошёл ещё на несколько шагов, оказавшись в зоне эмоционального воздействия. Голову рвало на части изнутри, но я понимал — если сейчас я не решу вопрос мирно — меня будут ждать очень большие проблемы…
— Ваш сын обнаружил это проклятье, и понял, что оно делает. Но вместо того, чтобы рассказать вам, или искоренить — решил воспользоваться открывшейся возможностью. Но, как видите — что-то пошло не так. Проклятье Синицына просто собирало крохи жизненных сил — не более того. С каждого, по чуть чуть. А «улучшенная» версия Дмитрия поселяется в энергетике пациентов навсегда, и потом медленно их убивает!