— Я… Никогда… Не стану… Частью… Твоего мира!
— Вот это и есть самое забавное. Ты даже не понимаешь, что уже внутри него. Ты уже стал частью моей игры. Просто пока не осознал этого.
Он наклонился ниже и шепнул:
— Завтра ты оставишь в тайнике труды Пржевальского. Место получишь на телефон. А вместе с книгами оставишь и координаты места, где обнаружил клад пожирателей. Тебе такой мощью владеть пока рано.
— Пош-шёл ты!
Удар, от которого я ослеп на некоторое время.
Пауза.
Он ждал.
Может, реакции. Может, попытки сопротивления. Но я просто лежал. Ничего не мог сделать. Ничего не хотел делать.
Туманоликий кивнул, убедившись, что у меня нет сил сопротивляться.
— Принесёшь всё туда. До заката. Иначе… следующий костёр будет не таким красивым. Он будет медленным. И ты будешь слушать, как кричит каждый человек, которого ты любишь.
— Ты… не тронешь их… Тогда… Я никогда… Не соглашусь…
— Не трону?.. Марк, Марк… Ты ещё не понял, с кем связался? Думаешь, что можешь прятать их? Скрывать? Уводить из моего поля зрения? Думаешь, что ты настолько зол и ненавидишь меня, что их смерти не позволят тебе стать моим учеником? О-о-о, как же ты ошибаешься! У меня есть огромный опыт в ломании хребтов, знаешь ли… И ты рано или поздно тоже сломаешься! Всё зависит лишь от количества ударов…
Он наклонился совсем близко. Его голос стал жестче. Холоднее.
— Ты должен начать понимать одну вещь: у пожирателей не бывает близких. Мы — не люди. Мы не любим, не ценим, не жалеем. Мы забираем и владеем.
Ухватив рубашку и пиджак за ворот, он поднял меня — легко, словно тряпичную куклу.
— Ты хочешь быть героем? Хорошо. Но герои умирают одиноко — а потом их забывают. Но мы, те, кто в тени… мы остаёмся. Пока мир не станет нашим.
— Я… Не буду… Служить тебе…
Он бросил меня на землю, как мусор.
— Будешь. Не завтра, не через месяц — но будешь. Потому что ты слишком живуч, чтобы умереть. И слишком горд, чтобы сдаться. А значит — ты идеальный материал.
Он сделал шаг назад. Его голос стал почти дружелюбным:
— Я приду снова, Марк. И мы снова поговорим об ученичестве. О том, как ты начнёшь учиться видеть мир так, как вижу его я. Без иллюзий и надежд. Я хочу, чтобы ты научился видеть только правду и силу.
— Я… Уничтожу тебя…
— Может быть, однажды. Но сегодня ты просто глупый мальчик, потерявший единственную девушку, которую любил.
Его слова впечатались в мою голову, как приговор.
— Думай об этом, Марк. Думай.
И он ушёл. Тихо, без лишних слов.
Я остался лежать. Одна рука судорожно скребла землю. Другая страшно ныла от боли. Внутри меня не осталось ничего.
Только холод, боль и пепел…
Не знаю, сколько я так провалялся на холодной земле.
Может, минуты. Может — часы. Время перестало существовать. Более того — мне уже было всё равно. Звёзды над головой мерцали, как будто издевались, подмигивая друг другу.
Когда они начали меркнуть, я кое-как встал и заковылял к мобилю, съехавшему в кювет примерно в сотне метров от места схватки.
Каждый шаг был словно по стеклу. Суставы скрипели, мышцы судорожно напрягались, пальцы немели.
Ветер гнал пыль по дороге, луна всё ещё висела в небе, словно безмолвная свидетельница моих ошибок. Она была там, когда я начал. Она была там, когда я проигрывал. Она была там, когда потерял её…
Илона.
Имя подруги не вырывалось из горла только потому, что у меня не было сил его произнести.
Я завёл двигатель. Он заскрипел, чихнул — но заработал. Сдав назад, я развернулся и рванул с места. Двигатель взревел, как раненый зверь.
Я не чувствовал боли. Или, может, просто привык к ней? Жаль, что не осталось энергокристаллов, чтобы подлечиться…
Их жадное тепло могло бы хотя бы частично заполнить эту пустоту внутри. Хоть немного затушить ад, который Туманоликий устроил в моей груди.
Целая правая рука держала руль, но левая висела плетью вдоль тела. Нервы будто оборвались. Кожа онемела. Пальцы не слушались. Каждая кочка отзывалась болью в рёбрах, в носу, в суставах.
Но это было неважно.
Главное — ехать домой. В Москву.
В мою нору.
Дорога слилась в одно сплошное пятно. Свет встречных фар, темнота ночи, тени деревьев на обочине.
Где-то за спиной оставалась Илона. Её тело, её взгляд.
Её последний вздох.
Её голос, которого я больше никогда не услышу…
Её запах, который я уже не почувствую…
Москва встретила меня утренним шумом мобилей на дорогах. Город просыпался, будто ничего не случилось. Для него — возможно. Для меня же — всё изменилось безвозвратно…