Но больше всего поражали руки.
Покрытые иероглифами, которые не были вырезаны на плоти, или выжжены — они двигались под кожей, как черви, переписывая себя заново с каждым его шагом.
— Ур-Намму, — его голос звучал, как скрип саркофага, открываемого после тысячелетий покоя, — Твой город шумит, как гиена перед смертью.
— Также, как и твой, полагаю?
Второй появился из земли.
В нескольких метрах от нас она просто разошлась, и из трещины поднялся Юй Великий.
Правитель Ся, укротитель Потопа.
Если Ментухотеп был ночью, то Юй — самой землёй. Его кожа — бронзовая, потрескавшаяся, словно высохшее русло реки. Вместо волос — спутанные корни, проросшие сквозь золотую диадему. На плечах — плащ из шкуры дракона, чешуйки которого всё ещё шевелились, пытаясь впиться в его шею.
Но страннее всего было его лицо.
Оно менялось.
То морщинистое, как у старика, то юное, то снова древнее — будто в нём текли не кровь, а песок времени.
— Шум? — Юй усмехнулся, и его голос звучал как грохот оползня, — Это не шум. Это предсмертный хрип. Ты чувствуешь, Ур-Намму? Даже твой зиккурат дрожит.
Я посмотрел на них — этих королей, этих богов в обличье людей — и ощутил, как Эфир внутри меня натягивается, словно тетива лука.
— Вы пришли злорадствовать? — спросил я.
Ментухотеп медленно повернул голову, и глаза на его короне все разом уставились на меня.
— Мы пришли говорить.
Юй скрестил руки, и из-под его ног потянулись трещины, заполненные жидкой тенью.
— Твой сын уже у входа в Нижний Храм. Он принёс жертву.
— Знаю. Но это мало что значит. У нас ещё есть время. Идём, поговорим там, где нас никто не услышит.
Я поднял руку, и мир содрогнулся.
Эфир хлынул из моих пальцев, как река, вырвавшаяся из плотины. Он ударил в землю, в стены, в само небо — и запечатал зиккурат.
Серебристые руны вспыхнули вдоль всего периметра, сплетаясь в паутину из древних символов. Воздух загустел, став плотнее стали. Даже звук умер — теперь снаружи не проникало ничего. Ни крики мятежников, ни рёв пожаров.
Ни одна душа не войдет. Ни одна — не выйдет.
Ментухотеп наблюдал за этим с холодным интересом. Его тенистый плащ колыхался, будто пробуя на прочность мои барьеры.
— Опасаешься предательства? — спросил он, и глаза на его короне сузились.
— Опасаюсь свидетелей, — я повернулся к вратам зиккурата.
Юй Великий уже стоял у входа. Его корнеподобные пальцы впились в каменные плиты, и трещины побежали вверх по стенам, обнажая черноту внутри.
— Входим, — просто сказал он.
И тьма поглотила нас.
Внутри зиккурат был другим.
Не храмом — чревом.
Гигантский зал, уходящий ввысь, к дымному отверстию в потолке, откуда лился багровый свет. Стены покрывали фрески, но они двигались — сцены битв, жертвоприношений, падений империй сменяли друг друга, будто кто-то перелистывал страницы истории.
А в центре — чаша.
Огромная, высеченная из чёрного камня, наполненная не водой, а… чем-то, что пульсировало, как живое.
Мы встали вокруг неё.
— Начнём, — прошипел Ментухотеп.
И правда вырвалась наружу.
Юй ударил кулаком по краю чаши, и её содержимое вздыбилось, приняв форму карты мира.
Континенты. Царства. Их царства.
Но вместо городов и дорог — кровавые пятна.
— Моя империя, — Ментухотеп провёл рукой над Египтом, и тени с его пальцев оживили изображение, — Мой собственный сын поднял жрецов Гелиополиса. Они вырезали весь мой двор, пока я был в Нубии. Теперь на троне сидит марионетка, а мои имена стирают со стел.
Я кивнул.
— А мой наследник заключил договор с эламитами. Он дал им клятву на крови — моей крови!
Юй скрипяще рассмеялся.
— А мои «верные» советники три дня назад попытались задушить меня во сне. Их кости теперь удобряют рисовые поля.
Тень пробежала по его лицу — буквально. Кожа на мгновение потемнела, обнажив нечто под ней — не мышцы, не кости, а… плывущие иероглифы.
— Но всё это цветочки, — прошелестел он, — Мы пришли не только ответить на твой зов, но и сообщить новость.
— Какую?
— Минос пал.
Тишина.
Даже фрески на стенах замерли.
— … Как? — наконец спросил я.
Ментухотеп повернул голову, и все глаза на его короне закрылись.
— Его убили в самом сердце лабиринта. Не просто убили — разорвали. Тело сожгли в пепле вулкана. Душу — распылили в море. Даже имя стёрли. Его убили «по настоящему», Ур-Намму… Отобрали бессмертие, и он… уже не сможет вернуться.