Я едва успел отпрыгнуть, но один из оставшихся солдат провалился вниз с коротким вскриком.
— Нам нужно отступать! — Джамал отбивался посохом, но его движения становились медленнее.
— Да охренеть же! — я резко развернулся, — Мы идём вперёд.
— Ты с ума сошёл⁈
— Именно там, в глубине, где эта хрень сильнее всего, и будет источник!
Лейла взглянула на меня всеми тремя глазами — и вдруг кивнула.
— Звучит разумно.
Откровенно говоря, мне было плевать на её согласие. Я хотел только одного — поскорее закончить дело и вернуться в Александрию. И хрен что меня остановит!
Разведя руки в стороны, я разорвал энергожгутами зеленоватый туман перед собой — и шагнул в очищенный проход.
Я шёл по лабиринту, время от времени потроша очередную частицу местной магии, и раз за разом след становился всё ярче, отчётливее!
Однако чем глубже мы забирались — тем больше проклятий становилось вокруг… Иногда я уже не успевал потрошить частицы проклятия (не говоря уже о «защищавших» меня Лейле и Джамале) — приходилось то и дело защищаться и отгонять от нас мерзкую магию…
Проклятье сжималось вокруг нас, как удав. Каждый шаг вперёд давался тяжелее — зелёный туман густел, превращаясь в липкую паутину, цепляющуюся за кожу, за одежду, за самое дыхание.
— Так дело не пойдёт! — психанул я в моменте, вытянул перед собой руку с родовым перстнем, и мысленно залез в хранилище Бунгамы, — Мунин!
Перстень вспыхнул ледяным огнём, и чёрный вихрь вырвался наружу, кружась, как торнадо. Он собрался в ворона, но я тут же послал ему мысленное разрешение на принятие второй формы.
— КА-А-А-АР! — обрадовался питомец.
А затем воздух затрещал, и ворон начал меняться.
Он резко увеличился. Кости хрустели, суставы выворачивались с противным скрипом. Лапы вытягивались, превращаясь в изогнутые, хищные конечности с когтями, впивающимися в камень. Крылья распадались, формируя тонкие, костлявые руки с пальцами, скрюченными, как у древнего скрипача.
А потом он встал.
Мунин повернул ко мне голову — уже не совсем птичью, но и не человеческую. Перья торчали, как взъерошенные волосы, а клюв щёлкнул, обнажая ряды мелких, острых зубов. Но самое жуткое были его глаза — огромные, угольно-чёрные, бездонные. Они смотрели на меня, не моргая.
— Ешь, — усмехнулся я, — Сколько сможешь.
И мой питомец не заставил себя ждать.
Он рванулся вперёд, как демон из кошмара, и его клюв раскрылся неестественно широко. Первое же щупальце проклятия он схватил, как спагетти, и всосал с хлюпающим звуком.
— Что за чёрт… — Джамал отпрянул, прижимаясь к стене.
— Мой зверёк, — спокойно ответил я, — Не мешай ему, пусть развлекается. Он почти четыре года не принимал такую форму.
Воздух теперь звенел, как натянутая струна, а Мунин продолжал жрать наседающие на нас частицы проклятья.
Он нырял в зелёный туман, разрывал его когтями, высасывал, словно это был нектар. Проклятие сопротивлялось — туман сгущался в шипящие клубки, бросалось на него, но Мунин лишь смеялся — хриплым, каркающим смехом, и продолжал есть.
И тогда я увидел.
Среди этого хаоса, в самой гуще зелёного марева, мелькнул тонкий, почти невидимый след.
— Вот ты где… — я стиснул зубы.
Это было оно — управляющая нить первого проклятья, которое заразило жену шейха! Совпадение по энергослепку почти полное!
И судя по всему, оно пряталось в самом центре лабиринта, пульсируя, как сердце.
— Мунин! — я указал вперёд, — Туда!
Человеко-ворон развернулся, его глаза сверкнули, и он рванул в указанном направлении, разрывая туман на своём пути, и опрокидывая создаваемых им тварей.
Я бросился следом, чувствуя, как проклятие вопит — не звуком, а самой магией, вибрирующей в воздухе.
Осталось только добраться.
Добраться и пленить его.
Мы неслись по лабиринту. Я мчался за Мунином, чувствуя, как каменные стены сжимаются вокруг, словно пытаясь перекрыть путь.
В какой-то момент мы отстали, из-за рухнувшей секции лабиринта, и пришлось задержаться, чтобы полностью её снести — но я без труда отыскал питомца. Обожравшийся проклятий, он оставлял после себя настоящий хаос — воздух гудел от переработанной магии.
Внезапно впереди раздался оглушительный треск — стена рухнула, и сквозь дыру в потолке хлынул тусклый свет.
— Мунин! — я увидел его гигантскую, раздувшуюся тень, мечущуюся в облаке пыли.
Мой питомец стал огромным.
Медлительным, бесконтрольным.
Его когти, теперь размером с мечи, скребли по камню, оставляя глубокие борозды. Из спины выросли крылья, непропорционально огромные телу. Они бились в конвульсиях, снося своды.