Я их не преследовал. Мне были нужны не они. Мне вообще не нужны были жертвы, если уж честно.
Я пробивался в самые сердцевины владений махарадж — в их личные покои, в святилища, в подземные сокровищницы. Туда, где они хранили свою главную силу и свою главную слабость. Искал взглядом вспышку чужого сознания, холодный блеск артефакта, вибрацию карманного измерения. А потом — вскрывал.
Иногда грубо, с треском ломая защиту. Иногда — тоньше, находя брешь в договоре между пожирателем и его тварью и разрывая её изнутри, заставляя существо выть от боли и ярости, пока его хозяин корчился в агонии рядом.
Это оказалось на удивление не особо сложно, когда есть сила, превосходящая возможности местных магов.
Да-да, снова Эфир… Пока что его было много…
И кстати, всё это «великолепие» — каждый мой налёт, каждый взрыв, каждый проломленный барьер, каждый агонизирующий визг пожирателя, лишающегося своего питомца — всё это тщательно фиксировалось и записывалось на камеру наблюдателем, которым выступал Хугин.
Мой новый друг наконец-то переварил то проклятие, что я в него вбухал в Долине Царей. И превращение, надо признать, было радикальным!
От прежнего маледикта не осталось и следа. Теперь бывший механический глаз стал существом из полированного чёрного металла и сияющих магических контуров — механический ворон с глазами-объективами, в которых горел холодный свет.
Его перья были идеальными пластинами, сквозь которые проступала энергетическая начинка. Он парил в воздухе беззвучно, лишь слегка потрескивая от перегрузки данными.
Я подключил его к портативному голографическому накопителю, и он снимал всё. Хладнокровно, без эмоций, с разных ракурсов. Снимал, как я разношу крепости тиранов, как освобождаю захваченных ими рабов (те, что не сошли с ума от страха, разбежались кто куда), как уничтожаю тех, кто слишком упорно сопротивлялся.
Зачем? У меня появилась идея — гениальная в своей наглости. Весь этот «промо-материал» — моё будущее оправдание. Доказательство для Империи, для всех тех, кто считал меня исчадием ада и предателем.
Рано или поздно я собирался вернуться — и хотел предстать перед жителями России не беглым преступником, а карающим мечом, который в одиночку устроил зачистку целого региона от вышедших из-под контроля пожирателей!
Звучит круто, согласен.
Немного работы — и я стану не угрозой миру, а его санитаром! И у меня начали появляться видеодоказательства, снятые в идеальном качестве.
Пусть потом Юсупов повозится с этим, распространит по нужным каналам. Это будет мой пропускной билет обратно… или, по крайней мере, мощный козырь в будущих переговорах с Императором.
Да, я отдавал себе отчёт в происходящем.
С точки зрения любого нормального человека — или даже не совсем нормального, но всё ещё цепляющегося за нормы морали — я занимался чистейшей воды насилием, вандализмом и террором.
Я врывался в чужие дома, убивал махарадж и их гвардейцев, отнимал у них самое дорогое и крушил всё на своём пути.
Но…
Они ведь были пожирателями, тиранами, угнетателями — так что я смотрел на это иначе. Я смотрел на это глазами того, кем был когда-то, и кем становился снова. Глазами существа, у которого отняли всё, загнали в угол и вынудили оскалиться.
Жестоко? Безусловно. Но — оправданно.
Для меня.
Оправдано тем, что у меня не было лишнего времени на уговоры и церемонии. Каждая секунда промедления — это ещё одна секунда, которую Илона проводила в заточении хрен знает где, в этом чудовищном Убежище-крепости. Её лицо, искажённое страхом в последний миг перед похищением, стояло у меня перед глазами жгучим пятном.
Оно было моим главным оправданием.
Оправданием того, что мне вконец осточертело прятаться. Сжиматься, подстраиваться, притворяться безобидным, пока настоящие хищники разгуливают на свободе.
В Империи я был вынужден это делать — ради планов на будущее. Но это у меня отняли, и здесь, в этом диком, жестоком краю, где правят сильнейшие, моя истинная суть наконец-то могла вырваться наружу без оглядки на последствия.
И это было… освобождением. Горьким, кровавым, но освобождением.
К тому же — при всём том, что эти махараджи творили — я давал им шанс!
Дерьмо космочервей, я был до неприличия вежлив!
Перед каждым штурмом я являлся к их воротам — один, без оружия, без демонстрации силы. Мои энергожгуты лишь лениво вились вокруг запястий, словно змеи на солнцепёке.
И я ВСЕГДА предлагал сделку: родовое существо в обмен на жизнь.
«Отдайте его добровольно — и я развернусь и уйду. Вы сохраните всё остальное. Откажетесь — и я заберу его сам»