Глава двадцать третья
СОВРЕМЕННЫЕ ВЕЯНИЯ
Спустя несколько дней после того, как мы с папой поссорились из-за брачного предложения, он пригласил на ужин своих друзей-политиков. Тетя Хусну и я должны были выйти к гостям в европейских платьях, развлекать их какое-то время, а потом удалиться. Мне уже доводилось подслушивать их разговоры о политике. В назначенные вечера я тихонько пробиралась по темному коридору в соседнюю комнату, откуда могла слышать, о чем они беседуют. Служанки не заметны даже при свете, так что Виолетта находила повод появляться в залах и предупреждала меня, если кто-то приближался к моему убежищу. Такое, правда, случалось крайне редко, ибо мужчины не решались бродить по чужому дому, опасаясь оказаться в помещении для женщин. Встречи с нами на запрещенной территории грозили им большими неприятностями.
Мужчины приводили с собой жен, которые чувствовали себя очень неловко в тугих и непривычных корсетах. Они то и дело поправляли расшитые жемчугом вуали, обрамляющие открытые лица. Дамы одевались по последней парижской моде, но никогда не поднимали глаз. То ли из скромности, то ли от неловкости. Завидев нас с тетей Хусну, они тотчас бросались к нам и приветствовали с таким энтузиазмом, будто мы спасли их во время кораблекрушения.
Амин-эфенди почтительно здоровался со всеми женщинами, однако с меня не спускал глаз. Я стыдилась и отводила взгляд, надеясь, что никто этого не видит. Не могла себе представить его в роли мужа. Да и что такое муж? На ум приходили кузен Хамза или папа, чей сердитый голос раздавался за дверью. О мужчинах я знала совсем немного.
Двумя группами — мужчины и женщины — мы шли в гостиную, где дамы продолжали держаться вместе, а остальные беседовали по двое или по трое, занимая, таким образом, гораздо больше места.
Я слышала, как скрипнула дверь. Голоса смолкли, а потом зазвучали громче, чем обычно. Обернулась и увидела на пороге Хамзу. Сначала я не узнала его. Прошло уже семь лет с того дня, как он подарил мне морское стекло и уехал, оставив меня в Шамейри совсем одну. Говорили, он ездил в Европу. Черты его лица заострились, будто над ними хорошо поработали ножом. Волосы теперь не вились, но были зачесаны назад. На лбу появились суровые складки, придающие всему облику некую пугающую серьезность. В целом Хамза выглядел более подтянутым и энергичным, как горячая лошадь, каждое движение которой говорит о скрытой мощи.
Он окинул меня долгим взглядом, затем повернулся к отцу. Хамза хотел поцеловать руку папы — так положено по традиции почитать старших, — однако отец не позволил ему сделать это, предпочтя обычное рукопожатие. Думаю, папа считал Хамзу равным себе. Хотя существует множество причин, по которым люди не терпят подобострастия.
Папа тотчас повел Хамзу на мужскую половину дома. Он здоровался со всеми гостями, хотя те и не проявляли особенного энтузиазма. Потом Хамза прошел за диваны и простер руки, приветствуя меня. Мы расцеловались. В конце концов, мы ведь родственники. Но мое сердце забилось чаще. В комнате царила мертвая тишина.
— Как поживаешь, Янан-ханум?
Мне льстило его внимание, и я сделала реверанс, как учили. Тут между нами встала тетя Хусну и велела Хамзе идти к мужчинам. Вновь послышался гул голосов, и все пришло в движение. Но меня уже ничего не интересовало, кроме кузена, от которого я не отводила глаз.
Папа придерживался современных взглядов, но одновременно оставался преданным монархистом. Они вместе с друзьями яростно критиковали младотурков, которые, по их мнению, подрывали основы империи, пытаясь внедрить парламент.
— Империя находится под угрозой, мы все должны объединиться вокруг трона. Иначе враги примут наши разногласия за слабость и воспользуются этим в своих коварных целях.
Мужчины собрались у стеклянных дверей, выходящих в сад. Наступили сумерки. Я отчетливо слышала весь разговор, несмотря на звонкие женские голоса, раздававшиеся прямо возле меня. Хамза сидел у самого сада, его лицо скрывала темнота.
— Одно дело — быть современным, — излагал свои взгляды отец, — и совсем другое — предавать султана. — Некоторые гости при этих словах посмотрели в сторону Хамзы. — Отдельные журналисты занимаются распространением злобной пропаганды. Досужие разговоры о свободе и демократии лишь способствуют развитию сепаратистских движений в провинциях и играют на руку европейцам. Журналы следует закрыть, а радикалов арестовать.