— Вы думаете, сейчас это имеет какое-то значение? — спрашивает Зухра.
— Не знаю. Я помогаю Камилю-паше, который ведет расследование убийства Мэри Диксон. Он полагает, что между двумя смертями существует какая-то связь. — Она поворачивается к Асме-султан: — Вы сказали, что ваша мать коллекционирует произведения искусства из Китая? Мой кузен с большим интересом взглянул бы на них. Конечно, если вы позволите. А я непременно расскажу об этом Камилю-паше. — Она с гордостью называет его титул, как будто он уже принадлежит ей самой. — Судья-бей приглашен к нам на ужин послезавтра.
— Моя мать умерла, — сухо говорит Асма-султан.
Сибил подавлена.
— О, простите, ваше высочество. Я не знала. Мир вам.
— Это случилось давно. — Асма-султан встает. — Ну, нам пора идти.
Стыдясь своей оплошности, Сибил смотрит, как Асма-султан, не обращая внимания на протесты Лейлы, идет к двери и стучит в нее. Перихан целует на прощание хозяйку в обе щеки. Сибил чувствует на себе взгляд Асмы-султан. Оборачивается и видит, что та уже ушла.
Глава тридцать вторая
ПОХИЩЕНИЕ
Утро. Лес по дороге к деревне Шамейри еще не прогрелся, и я дрожала в своем легком ферадже. В воздухе приятно пахло сосной. У меня во рту стоял соленый привкус.
— Прошло уже около года. Почему я должна жить в изгнании? Здесь не с кем поговорить и нечем заняться, — с раздражением говорила я.
Я не сказала Мэри, что Виолетта не любит ее и Хамзу, моих единственных настоящих друзей. Я отругала служанку за то, что она скрыла от меня послания Мэри. Если бы Виолетта не была служанкой, я бы заподозрила ее в ревности. Меня больше не влекло к ней, как раньше, когда она оставалась моей единственной подругой. Теперь меня больше не возбуждали ее ласки. В последний раз, когда она пришла ко мне ночью и хотела забраться под одеяло, я сказала, что мы уже не дети, которые беззаботно резвятся, будто новорожденные щенки. Она с мрачным видом, опустив голову, сидела на краю кровати. Я видела глубокие складки возле ее рта и на лбу. По привычке я протянула руку, чтобы разгладить их. Она приложила мою ладонь к своей щеке. Я попыталась высвободить руку, но она схватила ее зубами и зажала, в точности как это делают пастушьи псы. Потом отпустила и убежала из комнаты. Я смотрела на следы зубов, оставленные на руке. Мне хотелось смеяться, и в то же время что-то тревожило меня.
Несмотря ни на что, я дорожила обществом Виолетты, и она знала это. Мы проводили все время вместе. Зимой, когда движение по дорогам приостановилось из-за обильного снега, наши встречи с Мэри прекратились. Лодочник, привозивший уголь, еще доставлял письма от Мэри в начале зимы. Однако потом моя подруга куда-то пропала и не приезжала даже после того, как открылись дороги. Наконец написала, что у нее какие-то срочные дела, обещая приехать, как только разберется с ними. Мне же надоело ожидать ее и хотелось окунуться в море жизни.
— Дядя Исмаил почти не бывает здесь, а мама не слушает меня и относится как к ребенку. — Я представила маму, лежащую на диване, закутавшись в меховой плащ, несмотря на теплую весеннюю погоду, и почувствовала укоры совести. — Надеюсь, она скоро выздоровеет, — виновато прошептала я.
Виолетта молча шла рядом со мной. Я уже привыкла к тому, что она постоянно молчит в последнее время. Вспомнила, как она плакала в своей комнате, приехав в Шамейри. Решила, что девушка страдает от одиночества. Посмотрела на нее краем глаза. Губы крепко сжаты, лоб нахмурен. Возможно, пора просить папу или дядюшку Исмаила найти ей мужа.
Мы прошли мимо орхидей, растущих за разрушенной кирпичной стеной. Фиговые листья будто накинули на нее зеленое колеблющееся на легком ветру покрывало. За ними скрывались аккуратные плоды. Парочки голубей с темно-красными шеями нежно ворковали в зарослях. Мы вышли на тенистую узкую улочку.
Виолетта осмотрелась по сторонам. Она явно нервничала.
— В чем дело? — спросила я.
— Ни в чем. Все хорошо.
Виолетта солгала. Что-то беспокоило ее.
На открытой площади в центре деревни стояла овощная лавка. Костлявые собаки нехотя вылезли из-под скамеек при нашем появлении. Еще одна собака продолжала лежать на боку в пыли, подергивая задними лапами. Несколько стариков сидели на плетеных стульях под навесом в виде влажной циновки из ароматной травы и пили чай. Они провожали нас любопытными взглядами.
Мы быстро пересекли площадь и погрузились во тьму узкой улицы, ведущей к берегу пролива. Над нашими головами нависали крыши деревянных домов. Мы прибыли сюда, чтобы взять лодку и отправиться в Бешикташ, ближайший пирс от Нишанташа. Мама ни за что не разрешила бы нам поехать туда. Без ее позволения мне не удалось бы послать слугу нанять лодку, так что пришлось просить Виолетту пойти со мной. Я оставила записку маме и дядюшке Исмаилу с сообщением о том, что возвращаюсь в дом отца. Дом дяди принадлежит мне, однако я испытывала острое желание жить свободно. Замужество теперь мне не грозило, надо было как-то определиться. Светское общество не особенно привлекало меня, однако я чувствовала себя очень одинокой. Я надеялась продолжить образование в городе.