— Я не знала. — Жемчужина у основания шеи Сибил быстро приподнимается и опускается. Ее щеки раскраснелись и увлажнились слезами.
— Простите. Я грубо разговаривал с вами, — тихо говорит он. — Но прошу вас, Сибил-ханум, обещайте мне больше не посещать дворец. По крайней мере без моего одобрения.
Она кивает и вытирает слезы.
— И никуда не ходите без сопровождения.
— Я не хочу быть пленницей в своем доме. — Она в упор смотрит на него, крепко сжимая кулаки. — Я этого не вынесу.
— Ну разумеется, — говорит он. — Вы вольны выходить на улицу, Сибил-ханум. Только, умоляю вас, не гуляйте одна. Так будет безопасней.
Она кивает и отворачивается.
Камиль стоит у двери, держась рукой за медную ручку, и внимательно смотрит на девушку.
— Я не злюсь, а всего лишь беспокоюсь за вас. Вы предоставили мне очень важную информацию. Большое спасибо.
Паша быстро идет через сад. Жара съела туман, вместо него в воздухе повисла пыль, поднимаемая животными и тележками. У ворот он сплевывает песок, накопившийся во рту.
Глава тридцать пятая
ПЫЛЬ ВАШЕЙ УЛИЦЫ
В последующие дни старуха больше не разговаривала со мной, только объявляла, что еда готова. Я понимала ее и ни в чем не винила. Она считала, что приютила у себя порядочную девушку, которой грозит смертельная опасность, и вдруг поняла — ее дом стал местом прелюбодеяния. Я улыбалась, забирала пищу и уносила в свою комнату. Так было лучше для нас обеих. Мое присутствие она терпела только ради сына.
За исключением узкой полоски света, пробивавшейся в щель между ставнями, комната полностью была погружена во тьму. Мне не удавалось читать книги и журналы, которые приносил Хамза. Однако темнота не стала моей темницей. Напротив, именно в ней я почувствовала себя свободной. Я купалась в ней, как в пруду Шамейри, где впервые ощутила свое тело. Я только сожалела о том, что мама, папа и дядюшка Исмаил беспокоятся обо мне. Но Хамза обещал сообщить Исмаилу-ходже о том, что со мной все в порядке.
Находилась ли я в безопасности? Я больше не понимала, что это значит. Когда человек должен принести жертву, чтобы чувствовать себя спокойно? В темноте мне вспоминались стихи Фузули:
Старуха что-то подозревает. Ее лицо постоянно напряжено, выдаются сухожилия на шее. Она не отвечает на мои вопросы и впадает в молчаливую ярость. Может швырнуть фаршированные рисом перцы в мою сторону. Вялость, владевшая моим сознанием всю прошлую неделю, покинула меня. Я оставила еду на тарелке и вернулась в комнату, закрыв за собой дверь. Сидела на стуле у кровати. В комнате темно, хоть глаз коли. Не отбрасывая даже тени, я лишь сосуд, созданный руками Хамзы. Слез нет. Опасность подстерегает меня на каждом шагу.
Наконец слышу голос Хамзы за дверью. Хозяйка возится с замком. Хамза вошел в комнату и положил на полку тюрбан. Старуха говорит:
— Мой сын пропал. — Она стоит, прислонившись спиной к двери, теребя красными руками фартук. — Перестал ходить на работу. — У нее слабый, усталый голос человека, потерявшего надежду. Она приводит в порядок воспоминания, чтобы не потерять будущее. — За пятнадцать лет он не пропустил ни одного дня. На моего сына всегда можно было положиться.
Хамза садится на диван.
— Шимшек мертв, — наконец говорит он.
Сначала она никак не реагирует на его слова.
— Что случилось? — спрашиваю я.
Он устало пожимает плечами.
Старуха начинает трястись. Она не издает ни звука, слезы не выступают из ее глаз. Я плачу вместо нее. Хочу обнять ее, но при моем прикосновении она сопротивляется, из хрупкого горла с обвисшей кожей раздается хриплый крик.
Хамза встает и держит руками ее худые плечи.
— Мадам Девора, успокойтесь. Пожалуйста. Прошу вас.
Мадам Девора. Я впервые слышу ее имя. Она смотрит на меня из-за плеч кузена своими красными глазами.
— Будь проклята!
Я отвожу взгляд. Тяжело сознавать, что я стала причиной такого непоправимого несчастья. Меня обуревают ужасные чувства. Мысли путаются, страшные воспоминания обрушиваются на меня. Следует ли действовать или стоит еще подождать? Что же делать? Что предпринять в данный момент? До меня постепенно доходит, что я не только выпала из общества и своего времени, но что и назад-то у меня пути нет. Я вижу лишь тень, брошенную мною на всю семью.