Уже в предисловии, учитывая все, что мы знаем о романсеро того времени, с удивлением читаем, что «народ Кастилии тотчас же инстинктивно оценил усилия, прилагаемые Педро Жестоким в борьбе с феодальной анархией… чтобы заменить беспокойную тиранию сеньоров на порядок просвещенного деспотизма». Что не мешает ему тем не менее несколькими строчками ниже отметить, что по подстрекательству католических королей почти официальная историография, основанная на недостоверных источниках, с кажущейся правдоподобностью создала легенду о короле — борце за справедливость.
В ходе самого повествования автор с присущим ему изяществом то тут, то там туманно объясняет приступы гнева короля Педро или высказывает легкое сомнение в беспристрастности Айялы:
«Хуан де Лара и его племянник, возможно, умерли от "таинственной болезни". — Убийство Гарсиласо было, скорее всего, делом рук канцлера Альбукерка. — То же самое можно сказать об убийстве Коронеля и его друзей. — В отношении Нуньеса де Прадо и Хуана де ла Серды был слишком поспешно исполнен приказ короля. — Решив жениться на Бланке Бурбонской, молодой король, вероятно, уступил давлению своей матери, королевы Марии. — Убийство Мартина Тельо, бесспорно, соответствовало кодексу феодальной чести. — Убийство Самуэля эль Леви можно объяснить подозрительным происхождением его состояния. — Возможно, Бланка Бурбонская умерла от чумы, свирепствовавшей тогда в Испании…»
Эти любопытные недомолвки, выражаемые чаще всего полунамеками и довольно заманчиво, говорят о некотором замешательстве и сомнениях Мериме. Складывается впечатление, что его совесть ученого осознает всю малосимпатичность своего героя, но чувства, вызванные странным стыдом или слабостью, вынуждают его подправить образ короля. Может быть, это объясняется тем, что автор посвятил свою книгу графине де Монтихо, матери императрицы Евгении, и из чувства такта боялся задеть ее национальное чувство испанки, представив короля Кастилии в черном свете?
Как бы там ни было, но после хроник Айялы и Фруассара труд Мериме, бесспорно, остается самым точным и полным из когда-либо сделанных описаний жутковатой жизни Педро Жестокого. Благодаря ему история вновь говорит на достойном ее языке, который заглушили поэзия и псевдонаучные спекуляции.
После Феррера и Мериме их авторитет будто бы положил конец длительному спору; во Франции и в Испании «история» короля Педро перестанет вдохновлять литераторов и историков.
Ближе к нашему времени несколько авторов серьезных и объективных работ, написанных в Испании, изучали если не сам вопрос, то близкие ему темы и, в частности, тот аспект этой истории, который касается отношений Педро с женщинами. Г-н Тубино интересовался в 1890 году романом короля и Марии Коронель. Двадцать лет спустя, в одно и то же время, появляются труды Тореса-и-Франко и Ситжеса о браках короля Педро и о его любовницах.
Безупречная эрудиция Ситжеса не мешает ему, однако, проявлять к личности «Жестокого», последним и скромным сторонником которого он является, симпатию, превосходящую очень осторожную защитительную речь Мериме. Но ни один из авторов, описывавших любовную жизнь короля, не упомянул новую и нелепую историю, явно порожденную фантазией гидов ради того, чтобы пленить внимание зевак.
Посетителям «альказара» в Севилье показывают бассейн, где Мария де Падилья, гордо обнажившись, якобы принимала перед всем двором ванну, а в это время, повинуясь приказу короля или стремясь польстить ему, идальго набирали в ладоши надушенную воду и благоговейно ее пили. Гермон де Лавинь в «Алмазном гиде» повторил заманчивый эротический образ, а художник Жан-Поль Жерве в 1890 году изобразил эту сцену в большой композиции, находящейся в музее Тулузы. Эта картина часто воспроизводится на почтовых открытках.
Однако самые враждебные к фаворитке исследователи ничего похожего или близкого не упоминают, и Ситжес, очень подробно описывавший в своих исследованиях все детали, даже не удосуживается упомянуть о таком образе. Эта довольно неуклюжая «испаньолада», опровергаемая известной скромностью и преданностью де ла Падильи и подозрительной ревностью ее любовника, является последней данью, которой лжеистория обогатила спорную жизнь Педро Жестокого.
В остальном можно сказать, что легенда о «борце за справедливость» ушла в небытие. Как бы долго она ни существовала, какими бы авторитетными ни были ее сторонники, ей суждено было исчезнуть, как рано или поздно исчезает ошибка в свете истины.
ПРИЛОЖЕНИЯ
Приложение 1
Приложение 2
БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Существует лишь одна хроника того времени, посвященная описанию жизни и правления Педро Жестокого, признанная достойной доверия даже теми исследователями, которые впоследствии ее раскритикуют, но подвергнут сомнению не ее достоверность, а лишь саму идею.
Таким трудом является хроника историка Перо Лопеса де Айялы (1332–1407), который сначала был пажем короля Педро и капитаном на его флоте, потом генералом на службе графа Траста-марского, послом в Париже при Энрике II, камергером при Хуане I и, наконец, канцлером Кастилии при Энрике III. Он был живым свидетелем событий, о которых повествует.
С другой стороны, следует упомянуть хронику Жана Фруассара (1325–1400). Она затрагивает последние три года правления Педро — время, небезынтересное для французской истории. Фру-ассар, бывший знакомым дю Геклена, брал факты из жизни, и его рассказ во всех деталях совпадает с повествованием Айялы.
Кроме этих двух оригинальных источников все, что написано о Педро Жестоком и не является подложным или придуманным, написано из вторых рук.
Исключив труды по общей истории и энциклопедии, и указывая только основных писателей, которые изучали, комментировали или по-своему интерпретировали его поступки и характер, можно составить следующую библиографию:
I. Историки:
С XIV по XV век: Diaz de Gamez, Villani (итальянец), Diege de Valera. С XVI по XVII век: Ortiz de Zuniga, Carbonell, Davila. В XVIII веке: Cascales, Torres y Tapia, Berni y Catala, Talbot-Dillon (англичанин), Valladores. В XIX веке и до наших дней: Ferrer del Rio, Guichot, Montoto, Tubino, Merimee (француз), Torre y Franco, Sitges, Levis-Mirepoix (француз).
II. Авторы диссертаций:
С XV по XVI век: Gratia-Dei, Alvarez de Albor-noz, Ben Juldun (араб), Rades y Andrada. В XVII веке: Salazar de Mendoza, de la Roca. В XVIII веке: Llaguno, Ledo del Pozo. В XIX веке: Mila y Fontanals, Franco de Jaque, Fernandez Guerra, Floranes Robles.
III. Романисты, поэты, драматические авторы:
В XIV и XV веках: многие Romanceros, Cuvelier (француз). В XVI и в XVII веках: Lope de Vega,
Montalvan, Alarcon, Quevedo, Calderon de la Barca, Claramonte, Guevarra, Enrique Gomez, Juan de la Hoz. В XVIII веке: Canizares, Quintana, Villanueva y Solis, de Belloy (француз), Iniguez, Gil y Zarate, Voltaire (француз), Esproceda.. В XIX веке: Arolas, Cano y Cueto, Mora, Trueba y Cossio, Lopez Solis, Fernandez Gonzalez, Ancelot (француз), Garcia Gu-tierrez, Rivas, Grangй (француз), Zorrilla, Huici, Sabater..
Чтобы подробнее остановиться на личности Педро Жестокого и на его правлении, мы сознательно упустили бесконечные детали, с которыми описываются в хронике Айялы вооруженные столкновения королевств Арагона и Кастилии и запутанная дипломатия их договоров и их союзов, тот формализм феодальных отношений, в Испании бывший более тонким, чем где-либо еще.
Описывая бурную жизнь Педро Жестокого, мы иногда пользовались приемами романа, дабы облегчить чтение, но это всего лишь форма, ради которой мы ни разу не пожертвовали исторической правдой. Все упоминающиеся детали взяты из хроники Айялы, которая единодушно считается самой точной. То же самое относится и к диалогам, цитируемым по тексту хроники. Единственное отличие состоит в том, что при их переводе потребовалось изменить стиль, чтобы современный читатель не испытывал трудности в их восприятии. Мериме как опытный лингвист избежал этой трудности, переписав их, подражая старофранцузскому Фруассара, современника ужасного короля. Мы решили не прибегать к этому приему.