Еще четыре часа спустя.
Нужно было ехать на старый ВОП, везти шмотки и все остальное. Там были наших три машины — два бортовых «Урала» и ЗИЛ-131 с кунгом. И куча барахла, плюс геники, плюс дрова, плюс палатки, плюс, плюс, плюс… И бэка. Без бэка это все теряло всякий смысл.
— Все, я погнал, — я навешиваю АКС на шею и машу Васе рукой.
— Как поедешь?
— Мастер, на «Волыньке». Обратно — уже на грузовиках.
— Ладно. Набери меня оттуда. Столько дел… Голова пухнет. — Вася чешет затылок и заразительно зевает.
— Зато смысл появился.
— Какой?
— Наш. Нашей жизни тут, — я киваю на окружающий мир. — Понимаешь… Мы просидели там, под Новотроицким, четыре с половиной месяца. И с каждым долбаным днем мне все труднее было объяснять самому себе, что я там делал. А то, что я не могу объяснить себе, я и другим тоже не могу.
— А теперь?
— А теперь мы отжали десяток квадратов серой зоны. Я на два километра стал ближе к дому. Черт, да нам охеренно повезло.
— Ну да… Везунчики, блин, — ротный опять чешет голову и машет рукой. — Все, вали давай. Доповідь мені.
Я опираюсь о капот уже заведенной машинки и обвожу взглядом наш новый дом. На три дня мы здесь, говорите? А зачем мы тогда майно перевозим? Не, мы тут надолго. Взгляд цепляется за хвостовик ОГ-15, торчащий из склона. Ухтышка. Интересно, он стреляный или нет? Потом разберемся. На обратной стороне ската, на небольшой площадке, Шматко, взгромоздив огромную сковородку на газовый баллон, колдует над обедом. На обед у нас — тщательно сберегаемые запасы консервированных каш. Вот как раз на такой случай берегли два мешка с банками. Лунгрен вскрывает банки, Шматко вываливает их на сковородку и перемешивает. Каждый проходящий считает своим долгом встать, втянуть трепетными ноздрями запах горячей перловки с мясом и дать пару глубоко ценных советов относительно кулинарии на одном отдельно взятом терриконе. Прямо «Мастер-шеф», мля. Нет, все-таки желание пожрать так глубоко сидит у кожному військовослужбовці, что не стоит даже и пытаться отвлечь военного от приготовления еды. О, и зажарочкой пахнет. Мда, невовремя я уезжаю…
— Поехали? — Мастер как-то ловко залезает в тесную «Волыньку».
— От, блин. Перед самым обедом. Есть в этом что-то нечестное.
— Справедливости на всех не хватает. Кстати, шо там про УБДшечку слышно?
— От тока ты не начинай. Все, что знаю, рассказываю на… ну, построением это не назвать… на сборищах наших утренних. Банкир уже в Чернигове, в «Півночі». Звонит, жалуется на жизнь, ругается матом, наче дытына мала.
— Ну, Бог ему в помощь. Главное, чтоб сделал.
— И без ошибок.
— Шо, и ошибки могут быть?
— Легко. Это же армия.
— Вот бля.
— Ага. Так что ждем пока. Поехали?
— Та поехали…
В дрожащем боковом зеркале машины дергается земля-небо-земля. Я закуриваю и выдуваю дым вверх и в сторону. Мастер вертит большим и тонким рулем, люфт даже от меня заметен. Итак, мы здесь сутки, и нас еще не убили. Интересно…
И еще шесть часов спустя.
— Вот тут становимся. Все, вся колонна. Тормози, — я машу рукой в сторону посадки, и сидящий за рулем Дизель плавно останавливает «Урал». Тормоза визжат, что-то натужно скрипит, и груженый грузовик, качнувшись, останавливается, сделав вот это вот непременное «пшшшш», как они все делают при остановке.
Колонна стоит в посадке. Около шести, опять темно — март же. Темно — это хорошо, а еще хорошо, что в военных машинах есть кнопка, выключающая все осветительные приборы. Если так можно назвать все эти умирающие лампочки.
Я выскакиваю из первой машины с прицепом и подхожу ко второй. За рулем ЗИЛа с кунгом сидит Вася-Механ и невозмутимо курит. К кунгу сейчас прицеплена цевешка, полная воды, и ей в корму смотрит второй «Урал», и он столь ужасающ, что даже мне становится плохо, когда я смотрю на огромную, невероятную военную ценность, прицепленную к нему — здоровенную волонтерскую баню на колесном ходу. Белый громоздкий прямоугольник, поставленный сверху на шасси (колеса подходят от ЗИЛа, проверено. А третья рота до сих пор ищет свои два колеса). Когда сепары это увидят, они умрут от смеха. Или от ужаса. Неважно, от чего — главное, чтобы они не стреляли.
Чччерт, и телефон тут не ловит, не могу предупредить, что мы на подходе. При выезде звонил, но мы замешкались при пересечении трассы, этот вечный поток машин, эти люди, не понимающие, что нужно дать дорогу военным машинам… Я очень честно пытаюсь не ненавидеть их. Прожив четыре с лишним месяца возле КПВВ, я просто стараюсь не смотреть им глаза. А бампер на своей ауди он починит. Пусть спасибо скажет, что только бампером отделался. А, и потом при выезде на поле чуть подзастряли, пришлось повозиться. Ну, это я так говорю «повозиться», на самом деле я ни хрена не делал, только лез с ненужными советами и бесценными руководящими указаниями, а всю работу делали механы. Сделали. По полю шли по следам — неудобно, но не так стремно.