Кроме того, что они пели, они еще прихлопывали в ладоши, и все это сопровождалось органной музыкой, отчего в голове у Кенни начинали бить колокола. Господи, негодовал он, и почему они не заткнутся.
Когда священник Оливер Рэнк начал проповедовать раскатистым, высоким голосом, чаша терпения Кенни была переполнена. «Это уж слишком, — подумал он, — черт возьми, куда меня занесло?» Кенни посмотрел вниз, пытаясь определить местонахождение своих ног, которые не позволяли ему встать, и, когда он это сделал, его голова начала описывать широкую дугу. Наконец Кенни встал. Он сделал один шаг в проход между рядами скамей и с глухим стуком упал лицом вниз.
«Черт, я последний сукин сын, если какой-нибудь ублюдок не толкнул меня».
Кенни не осознавал этого, но его мысль обрела форму в приглушенном неразборчивом бормотании.
— Тихо! — крикнул Оливер Рэнк. — Тихо!
«Сам ты заткнись, сукин сын, — пробормотал Кенни, но, к счастью, его бормотание было просто невозможно разобрать. — Любой человек, затыкающий рот другому, — сукин сын», — подумал Кенни и почувствовал себя несчастным.
— Тихо! — снова крикнул Оливер Рэнк. — Тихо! В наших рядах говорит чужой. Что он сказал?
«Я сказал, — мысленно отвечал ему Кенни, — что ты — сукин сын, который хотел бы трахаться со своей собственной мамашей. Каждый, кто толкает другого, — сукин сын».
Кенни не пытался встать или изменить позицию. Главный проход между скамьями был устелен мягкой красной ковровой дорожкой, в здании было тепло, и Кенни чувствовал себя чрезвычайно уютно.
— Это Кенни Стернс! — воскликнул один из присутствующих. — Он наверняка пьян!
— Будь осторожен, брат мой, — сказал Оливер Рэнк. — Не называй этого брата гнусными именами. Что он говорит?
— О, Господи! — вслух простонал Кенни. — Почему ты не заткнешь эту проклятую глотку?
Собравшиеся, услышав только первое слово, сказанное Кенни, начали переговариваться между собой.
Кенни перевернулся на спину, яркий свет резанул ему глаза.
— О, Иисус Христос, — стенал он, — почему никто не выключит этот трахнутый свет, — и снова конец предложения Кенни превратился в бессвязное, неразборчивое бормотание.
— Неизвестный язык! — истерически закричала какая-то женщина. — Он говорит на неизвестном языке! — В следующую секунду прихожане начали кричать хором.
Их священник говорил им, что на языке Откровения говорят только настоящие святые. Способность изъясняться на неизвестном языке Господь даровал только пророкам.
— Говори, святой! — воскликнул Оливер Рэнк, он был возбужден не меньше остальных, так как сам никогда не видел и не слышал, как говорит пророк на языке святых. — Говори! Говори!
Кенни два часа лежал на полу и бредил на непонятном языке.
— Пророк! — кричали те, кто слышал его.
— Мессия пришел, чтобы показать нам дорогу в Иордан! — кричал Оливер Рэнк.
— Святой посланец принес нам весть о втором пришествии! — кричала женщина, первая услышавшая неизвестный язык.
Одного из собравшихся буквально вынесли на улицу, и он побежал, возвещая о чуде, сошедшем на Пейтон-Плейс. Он бежал всю дорогу до «Маяка», чтобы забрать Джинни, которая сначала посмеялась, а потом согласилась пойти с ним, при условии, что она возьмет с собой своих приятелей. Вслед за прихожанином Джинни и полдюжины сопровождавших ее друзей зашли в церковь, где Кенни все еще привлекал всеобщее внимание. Муж Джинни лежал на полу и бредил, как он это обычно делал, будучи пьян, пока остальные, трезвые и, по-видимому, нормальные, люди слушали его так, будто он сейчас укажет им золотую жилу.
— Кенни Стернс! — взвизгнула Джинни, которая сама пила большую часть дня. — Немедленно встань с пола! — она пнула его ногой. — Ты пьян.
— Пусть тот, кто сам не грешен, первым бросит камень! — взревел Оливер Рэнк, глядя на подвыпившую Джинни.
Джинни отшатнулась, будто мистер Рэнк извергал пламя. Единственное слово из следующего предложения Кенни — «проститутка».
— Откровение! — воскликнул мистер Рэнк, указывая пальцем на Джинни. — Названы грешники в наших рядах!
Джинни отошла от Кенни и спряталась за спинами двух своих приятелей.