Так и ты поверил в мое монашество только потому, что я сразу начал поносить собратьев по монастырю. Рассказывал, какие они жадные, завистливые, прожорливые, похотливые. Выдумал настоятеля, который завел себе пышногрудую домоправительницу, а от нас требует строжайшего воздержания. И если кто-нибудь признается на исповеди в грехе самоуслаждения, назначает ему месяц в подвальной келье, в одной рубахе, на хлебе и воде.
Вообще, сочинить гладкое вранье ужасно трудно. Неопытные привиральщики попадаются всегда на мелких деталях. Начнешь сочинять о прошедших годах — казалось бы, чего проще, если старый знакомый ничего о тебе не знает. Но внимательный слушатель сразу заметит, что тут у тебя даты не сходятся, тут ты родного брата называешь то так, то эдак, тут перенесся по воздуху из одного города в другой, тут перепутал зиму и лето.
Нет, я уже знал, что нужно тонкие нити вранья вплетать в жесткую холстину правды — только тогда картина будет держаться. Но не мог же я тогда в первый же момент сознаться тебе, что на самом деле мы с тобой встретились в Риме уже больше месяца назад. Что я стоял под видом подметальщика улиц у дома Фалтонии Пробы в тот самый момент, когда ты вошел в него в первый раз по приезде. Что воспоминания о днях в Палестине тут же вспыхнули во мне так, словно мы бродили, болтали, боролись там с тобой только вчера.
Да, маленькая служанка пыталась заморочить мне голову, уверяя, что ты просто дальний родственник, приехавший в Рим искать протекции. Куда ей! Мы знали всю подноготную этого семейства, потому что следили за ним уже целый год. Знали всех племянников кузин и кузенов. Я сразу понял, что твой приезд как-то связан с пелагианской смутой. Подумать только — восемнадцать епископов в одной Италии отказались подписать папскую буллу с осуждением! Я всегда знал, что демоны Пелагия сильны, но такое…
Пойми, ты был для меня, как олень, несущийся прямо в сети. Пелагианцев было приказано хватать и тащить в суд немедленно. Зацепившись за тебя, я мог состряпать обвинение в ереси против всех обитателей дома. Для моей карьеры это могло означать важный скачок вверх. Почему же я этого не сделал? Почему не послал своих приставов схватить тебя прямо на улице, когда ты так беззаботно разгуливал на виду у всех? Ты догадываешься о причине? Испытываешь хоть тень благодарности? Если так — ты мог бы не убирать колено из-под моей гладящей ладони. Ведь это такой пустяк.
Нет, в те первые минуты встречи в «Банях Форума» я не мог тебе открыться до конца. Да и до того ли мне было! Я только любовался твоим смущением, твоей растерянностью. Больше всего тебе хотелось натянуть одежду обратно и убежать. Но предрассудки вежливости сильны. Убежать без всяких объяснений, без уважительной причины — ведь это было бы дикостью. И ты послушно продолжал раздеваться.
Какой это был пир для моих глаз! Как отливала бронзой кожа на твоих лопатках. Как катились под ней мелкими волнами позвонки. Втекали в узкое ущелье между мышцами поясницы. И обрывались у двух незагорелых холмов. Которые так несправедливо осуждены расплющиваться на сиденье скамейки, на кресле, на ложе, на ступеньке. В то время как по первоначальному замыслу они явно были созданы только для любования. Ведь первоначальный замысел наверняка не включал ни скамеек, ни кресел — у Адама и Евы их не было.
Ах, если бы мужская природа тоже была наделена молоком для питания детенышей! Нет сомнения, что в этом случае сосцы располагались бы на вершинах этих холмов. И тогда люди с младенчества приучались бы любить и ценить их по достоинству. И у них всегда был бы законный повод тянуться к ним с поцелуем.
Помнишь тот день, когда вы с Бластом убегали от меня по улицам Рима? Я был тогда просто в панике. Я понимал, что ты не вернешься в дом Фалтонии Пробы. И больше всего боялся, что ты опять исчезнешь из моей жизни на годы.
Что мне было делать?
Демоны Бласта чуяли меня за тридцать шагов. Как я ни менял обличья, он начинал тревожно озираться при моем приближении. Мне пришлось передать слежку одному из моих подручных. Я выбрал самого слабохарактерного — и оказался прав. Бласт не обращал на него внимания. Этот подручный и проследил, как вы дошли до постоялого двора за городской стеной. И с его же помощью впоследствии мы проследили, как вы перебрались на мельницу под Остией.