Нет, нет и нет!
Нет, не на суд, не на допрос, не на пытку везли меня молчаливые всадники.
О, непредсказуемая милость Господня!
О, щедрость Дарующего свет для глаз и воздух для дыхания!
О, нежданное счастье мое, о, возвращенная мечта!
Мы вскоре свернули с Иерусалимской дороги. И снова стали подниматься в горы. И через полчаса увидели одинокое здание монастыря. Я вспомнил, что это монастырь Четырех Евангелистов. Мне говорили, что настоятель его — весьма ученый грек, принявший христианство уже в зрелом возрасте. И вся братия там занята сбором и сохранением старинных христианских текстов на разных языках.
Во дворе я увидел коней в дорогой сбруе. И стражников в такой же форме, какая была на моих провожатых.
Меня подвели к главному входу. Открытая дверь впустила меня к подножию лестницы. Жестом показали: «Иди».
Я поднялся по ступеням один.
Вошел в зал с низкими каменными сводами.
Под светом, падавшим из широкого окна, там стоял дубовый стол, заваленный свитками и табличками. Два-три монаха сновали кругом, приносили новые свитки с полок, стоявших вдоль стен, убирали уже просмотренные.
А за столом, в простом рабочем кресле, со стилом в руке, с волосами, убранными под темную повязку, сидела она.
Императрица Евдокия.
Афенаис.
Она жестом отослала монахов, обернулась ко мне. И заговорила. И голос ее звучал так же, как двадцать лет назад. Будто время снова перенесло нас в скрипторий профессора Леонтиуса.
О, память моя — не дай мне растерять ее слова! Дай донести до папируса то, что звучало сегодня утром под монастырскими сводами.
Она сказала:
— Вчера сюда привезли еще два свитка из Кумрана. Один сохранился довольно хорошо, сейчас его переводят. Он на арамейском, содержит большие отрывки из Книги Бытия. История сватовства Иакова к Рахили слегка отличается от канонического текста. Помнишь, там: «И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за семь дней, потому что он любил ее». Тут есть добавка: «Рахиль же сильно томилась». Я всегда пыталась представить себе, каково ей было жить рядом с женихом и ждать, ждать, ждать…
Она сказала:
— …Только когда ты уехал в Италию, поняла я, как много ты значил для меня, как много места занимал в душе. Вдруг настала пустота. Я увидела, что без тебя мне не с кем поделиться самым главным, самым дорогим. Отец был измучен болезнью, братья интересовались только скачками и деньгами. А я не могла даже написать тебе. Куда? От тебя не было никаких известий. Ты уехал собирать сокровища чужих воспоминаний и исчез в лабиринте памяти, в пасти у Минотавра минувшего.
Она сказала:
— …Весной я провожала дочь — она уплывала к своему суженому в Равенну. Плакала так, что было больно смотреть. Зачем мы вечно растим пуповину любви? Упадет нож разлуки — и останутся два кровоточащих обрубка. Но мы необучаемы. Растим снова и снова…
Она сказала:
— …«Я открылся не вопрошавшим обо Мне; Меня нашли не искавшие меня», — говорит Господь в Книге пророка Исайи. Господь открывался мне светом с неба, цветущим деревом, журчавшим ручьем, сердечным томлением — я оставалась слепа. Бездна неверия лежала передо мной — и я не решалась пройти над ней по шаткому мостику Откровения. «Другие ведь проходили, — уговаривала я себя, но тут же возражала: — Другие не были так перегружены дорогой поклажей любимых знаний». Мне нужен был пример. Увидеть кого-то живого, с такой же ношей, как у меня, кто решился бы — и пересек. Не растерял ничего из поклажи, не рухнул вниз, уцелел. И вдруг я вспомнила, что у меня есть такой пример. Ты. И тогда я решилась. Я хочу, чтобы ты знал: тебя уже не было рядом, но над пропастью неверия я прошла за тобой.
Она сказала:
— …В одном я могу упрекнуть тебя: почему ты с самого начала не сказал мне, что любовь Христа изливалась на людей ровным светом, не делая различий между мужчиной и женщиной? Лишь когда я сама открыла Евангелие, когда прочла, как любовно Он говорил с ними, как безотказно шел лечить всех этих страдалиц — и тещу Петра, и дочь Иаира, и Марию Магдалину, и даже дочку хананеянки (а ко мне — помнишь? — афинский врач даже отказался прийти), тогда сердце мое залила первая нежность. И сколько тепла и доверия в Его словах, обращенных к Марии и Марте! Они были так же дороги Ему, как и брат их, Лазарь.
Она сказала:
— …Я рада, что моему супругу не дано было до сих пор прославить себя в сражениях и войнах. Среди властителей он знаменит пока только своим чудным почерком — не хуже, чем у тебя. Вот уже пятнадцать лет страна вкушает мир. Да, мир стоит недешево. Вожди варваров пристрастились к золоту и роскоши, их требования делаются все наглее. Что лучше? Платить римским солдатам за пролитую кровь или варварам — за то, чтобы кровь не пролилась? Император Феодосий пока выбирал второе. Но сколько это может тянуться? На последних переговорах новый царь гуннов по имени Атилла потребовал выдавать ему всех беглецов, нашедших приют у нас, на правом берегу Дуная. Как можно отдать тысячи людей на верную гибель?