— Хорошо, — согласился Семен.
Мишка ушел. «Коршун» слегка покачивало — он выбрался на середину ковша. Семен всей спиной прислонился к переборке. Холодный пот снова медленно заливал его лицо.
Через несколько минут послышались четкие шаги Феликса. Он шел пружинисто и легко и, несмотря на качку, не держался за поручни.
— Мишка сейчас наговорил мне какой-то ерунды. Он что-то перепутал, — сказал Феликс.
— Нет, — ответил Семен, — Не могу я идти в море.
— Ты с ума сошел, старик? Объясни толком, что случилось?
— Я сам не знаю. Я не могу идти в море.
— Ты что, не понимаешь, чем это пахнет? — совсем недружелюбно спросил Феликс.
— Теперь мне все равно.
Феликс взглянул Семену в глаза с отчуждением и враждебностью и отвел взгляд. Тихо, но твердо сказал:
— Хорошо. Доложу хозяину.
Семен вернулся в каюту и сел на койку, как был, в плаще и фуражке. Каюта перестала быть его домом.
Двигатель зататакал реже. Ход сбавили, наверно, до тех пор, пока не будет принято решение. Вскоре появились Феликс и Ризнич. Капитан прошел к столу, а Феликс остался у порога.
— Неужели вы так плохо себя чувствуете, Барков? — спросил Ризнич. Он хотел, видно, чтобы в голосе звучала заботливость. Но в нем были тревога и что-то похожее на презрение и жалость одновременно. Феликс хмуро вертел в руках фуражку.
— Может быть, дотянете до Олюторки, Барков? Там есть врач...
Семен отрицательно покачал головой.
— Я не могу идти с вами, капитан.
— Почему вы молчали в порту?
Пришел Табаков. Сопя и мягко дыша, он протиснулся в каюту и грузно сел рядом с Барковым. От Табакова пахло машиной и потом. Семен затосковал еще острее.
— Так, — сухо подытожил Ризнич. — Старший помощник, идем в порт. Распорядитесь.
В дверях Ризнич обернулся. Он не очень-то верил тому, что Семен заболел. Капитан искал его глаза, но Семен не смотрел на него.
«Коршун» вернулся, мягко стукнулся бортом о «Фризу». По палубе застучали матросские сапоги.
На рассвете «Коршун» ушел в рейс.
Семен окончательно опомнился через день, когда к нему в общежитие пришел врач.
— Гамберг. Доктор, — отрекомендовался он, сняв шапку и склонив в коротком поклоне голову.
Доктор разделся. Он оказался пожилым, щуплым и... по-юношески стройным. На нем не было халата, и от него не пахло лекарствами. Седые, редкие волосы, зачесанные назад, маленькое лицо с крупным носом и гладкими щеками, тонкие, нервные и стариковски сухие пальцы, одежда, очки в серебряной оправе — все было идеально чистым, доктор казался стерильным.
Он протянул Семёну руку и еще раз назвал себя.
Его, видно, осведомили о происшедшем на «Коршуне» случае. Выслушивая и выстукивая Семена, он исподволь уточнял детали, задавая порою совсем, казалось, не относящиеся к делу вопросы. Семен краснел, отвечал сквозь зубы и ворочался медведем, подставляя доктору то спину, то грудь.
Закончив осмотр, доктор задержал свою детскую ладошку на груди Семена, отодвинулся, разглядывая его еще раз издали, и сказал:
— Всегда хотел быть сильным и большим, как вы, голубчик...
Он выписал рецепты, объяснил, как следует принимать лекарства, и неожиданно предложил:
— Знаете что? Проводите меня. Погода великолепная — снежок падает. Вам полезен свежий воздух.
Семену было неловко, на вопросы доктора он отвечал односложно, а когда нужно было пересечь скользкую дорогу или спускаться по ступенькам с горы, не знал, поддержать ему доктора или нет.
— Ну, вот... Я почти у цели, — сказал доктор. — Мы прекрасно погуляли. Спасибо вам, голубчик...
Но затем, тронув Семена за рукав, серьезно сказал:
— Часто это проходит, не оставляя следа. Но бывает и так: человек навсегда сходит на берег. Поверьте, я старый корабельный врач, видел такие случаи не раз. Пытался докопаться до причин... Знаете что, голубчик, попробуйте начать сначала, с первого шага. Разумеется, основа — нервное заболевание. Сильное потрясение, если хотите. Но дело, видно, не только в этом. Вот те четверо в океане не сошли ведь с ума и не потерялись. А нагрузочка у них была куда посерьезнее... Или Гагарин. Летал! И не знал, сядет ли... Значит, нервы — результат не только пережитой опасности и страха. Ваше лекарство — люди. Люди, люди и люди.
— Может, вы и правы. — Семен потупился.
— Конечно, прав, — ответил доктор. — Возможно, я навещу вас...
Семен возвращался, думая о словах доктора.
Целую неделю потом он валялся на кровати, обрастал щетиной и беспощадно курил. Окурки валялись везде, даже на одеяле. И Федосов, пятидесятилетний слесарь с «Фризы», располагаясь на тумбочке ужинать, сдвигал их рукавом...