Франсуа иронически заметил:
— А мне кажется, что он произвел на тебя впечатление.
Уязвленная, она крутанула руль и едва вывернула его обратно, чтобы не столкнуться с едущим рядом «рено».
— Волнистые волосы и жгучие глаза — это впечатляло, может быть, наших бабушек. А я предпочитаю помятых интеллигентов вроде тебя.
Водитель «рено» догнал их в заторе и проорал в открытое окно:
— Эй ты, задница!
Доминик одарила его своей самой радушной улыбкой и прокричала в ответ:
— Педик!
Затем она направила свой вездеход в открывшийся просвет, промолвив со вздохом:
— Может быть, это и не так, но душу я облегчила. — И снова стала серьезной: — Как ты считаешь, твой фотограф сможет сейчас проявить пленку?
Рошан пожал плечами.
— Если не заупрямится, как бык. А то может и послать к черту.
Доминик философски заметила:
— Значит, он не такой уж податливый, твой напарник.
Брюньон, с заспанным лицом, слегка одутловатым после тяжелого сна и отнюдь не одного стаканчика белого вина, в напяленных второпях полотняных мятых брюках и шлепанцах, открыл дверь. Он вытаращил глаза, увидев Доминик на лестничной площадке, где пахло супом.
— Я вкалывал полночи. И теперь отдыхаю.
Доминик понимающе взглянула на него, протянув руку.
— Не извиняйтесь. Чтобы получать фотографии такого качества, как делаете вы, надо немало потрудиться.
Польщенный фоторепортер покосился на ее «Никон».
— Вы тоже из нашей братии?
Доминик скромно опустила глаза.
— Я бы не осмелилась так сказать, господин Брюньон.
Тот проворчал:
— Зовите меня просто Фернан.
Франсуа был потрясен, глядя на Доминик. «Боже, она сумела охмурить этого старого медведя». Брюньон повел их в свое жилище. Одна из двух комнат служила ему лабораторией. Ногой он засунул под разобранную кровать свои носки и трусы и тогда уж спросил:
— Чем могу быть полезен?
Она протянула японскую камеру.
— Я сделала три фотографии, которые нам срочно необходимы. Если это вас не очень затруднит…
Брюньон уже готов был сдувать с нее пылинки.
— Все будет готово моментально.
Он обратился к Франсуа:
— Ты знаешь мою квартиру. Приготовь кофе для мадемуазель…
Доминик придала своему чуть хрипловатому голосу всю возможную нежность.
— Спасибо… Зовите меня просто Доминик.
Франсуа был готов влепить ей пощечину. Куда девалась ее минутная слабость? Она снова облачилась в свою броню, чтобы вступить в бой. И легко приспособилась к новой обстановке. Ей все отлично удалось: даже этот неотесанный Брюньон отправился в свою лабораторию, промолвив, перед тем как закрыться:
— Идет. Одну минуточку, Доминик.
Она набросила одеяло на простыню сомнительной свежести и села на стул.
— Он не такой уж страшный, как ты говорил.
Франсуа предпочел пройти в кухню, ничего не ответив.
Брюньон вышел из лаборатории, держа в руке три еще мокрых отпечатка. Отодвинув чашки, он разложил фотографии на столе.
— Принимайте работу!
Заинтересованные гости склонились над снимками. На первом Авола был виден со спины, мэр-депутат — анфас, а Жан-Батист де Ла Мориньер — в профиль. Они как завороженные смотрели на прямоугольный листок бумаги, лежавший перед ними на скатерти. Хотя на нем почти ничего нельзя было разобрать, было ясно, что это банковский чек. На других фотографиях документ уже исчез. Франсуа вздохнул.
— Это нам мало что дает.
Доминик закурила и скомандовала:
— Принесите лупу.
К удивлению ее напарника, привыкшего к постоянному брюзжанию Брюньона в ответ на его малейшие просьбы, фоторепортер подчинился беспрекословно, как собачонка, и принес лупу. Доминик стала пристально рассматривать чек через увеличительное стекло и потом сказала:
— Я не могу ничего понять, кроме надписи «Чейз Манхэттен Бэнк». — Она выпрямилась и посмотрела умоляюще на Брюньона. — Я прошу вас о невозможном, Фернан…
Уверенный в своей технике, тот выпятил грудь. Изумленный Франсуа видел, что тот сделал бы все, о чем попросила бы Доминик. Он даже спросил себя: «Не вертит ли она так же мною, чтобы добиться своего?» И потом, вспомнив о ее самозабвенных объятиях, выругал себя за подобное подозрение: «Нет, это только сейчас она играет роль». Брюньон взглянул на фото, протянутое молодой женщиной.
— Вы не могли бы максимально увеличить только чек?
Вместо ответа он повернулся к ней плохо выбритой щекой и голосом ярмарочного зазывалы проговорил:
— Еще один маленький поцелуй, и артист начнет свой номер.
Рошан отвел взгляд.
Окурки заполнили пепельницу. Франсуа, надувшись, смотрел в окно. Наконец фоторепортер, торжествуя, появился на пороге лаборатории.
— Я же сказал вам, что для Брюньона нет невозможного.
Он положил увеличенный снимок на стол и отступил назад, словно художник в ожидании похвал, предоставляющий ценителям судить о качестве своего творения. Журналисты снова склонились над фотографией. Все детали чека были отлично видны. Франсуа восхищенно присвистнул, прочитав указанную в нем черным по белому сумму.
— Вот это да!.. Двадцать пять миллионов долларов… эти господа не шутят.
Доминик, казалось, тоже находилась под впечатлением увиденного.
— Никогда бы не подумала, что такие суммы может притягивать простой кожаный мяч.
Фотограф усмехнулся, философски заметив:
— Найдутся люди, готовые за такие денежки убить отца с матерью. И после этого жалуются на грубую игру. Но при нынешней цене удара по воротам не надо удивляться, что некоторые ведут себя на поле, как бандиты. Тут правило такое: «Убирайся, а я займу твое место».
И, не довольствуясь сказанным по поводу оборотной стороны футбольной жизни, по крайней мере, в Вильгранде, он добавил, словно клоун:
— Вы не скажете спасибо маленькому Фернану?
Его всегдашний напарник, раздосадованный этими ужимками, проворчал:
— Тебе не надоело дурачиться?
И остатки плохого настроения он обрушил на свою спутницу.
— Согласен, нам остается лишь опубликовать эту цифру, а фото не позволит им что-либо опровергнуть. Но ничто не доказывает, что Карло Авола замыслил какой-то подвох, который уже стоил жизни двоим… — Он прочел название фирмы, выдавшей чек: — Люксембургская генеральная инвестиционная компания… Все вполне официально. Эти деньги появились не из шляпы!
Доминик не дала себя поколебать.
— Именно это мы и выясним. Ведь нам известен номер счета.
Спортивный репортер снова почувствовал себя бесконечно далеким от той журналистки, в которую окунулся теперь.
— Если бы мы были своими людьми в банке… Но даже если ты выкинешь с директором «Чейз Манхэттен Бэнк» в Нью-Йорке такой же номер, как с нашим великим лопухом Брюньоном, я сомневаюсь, что он предоставит тебе конфиденциальную информацию.
Засовывая фотографию в карман куртки, Доминик бросила решительно:
— Ты идешь?.. Когда нельзя обратиться к Господу Богу, остается только попросить Давида.
Заброшенный завод и полуразрушенный дом бывшего владельца, обросший колючим кустарником, казался в сумерках кадром из фантастического фильма. Франсуа не очень бы удивился, если бы дверь открыл какой-нибудь робот-слуга. Лишь бы это не оказался двойник чудовища Франкенштейна.
Но у Давида, встретившего их, не было даже заостренных клыков.
— Так что? Вам еще нужен маленький талмудист из мира микропроцессоров?
Он по-братски поцеловал Доминик, увлекая ее, обняв за талию, в дом. Франсуа утешился тем, что нашел нечто суетливое в этом парне, способном взламывать самую изощренную кодовую защиту компьютеров. Он увидел в нем достойного преемника толкователей каббалы, искавших конечное в бесконечном, восходя к самым истокам мироздания. Разве не этой цели служили в каком-то смысле горящие экраны его компьютеров? Словно обращаясь к священным древнееврейским текстам, включая тору, их хозяин (выставлявший себя ревностным слугой электронных мозгов) запросил компьютерную память, заложив в нее номер счета Люксембургской инвестиционной компании в «Чейз Манхэттен Бэнк», оказавшийся, таким образом, объектом теологического исследования.