— В смысле, что с ними сделать? — я почувствовал, как у меня начался нервный тик, — Они свидетели?
— Свидетели, — немного испуганно кивнул староста, — Да вы не переживайте, их деревенским сходом назначили, и они согласные на всё! Васька — бобыль, детей нету и не будет. Митрофановна ужо совсем старая — ослепла и почти не ходит, жизнь в тягость. А Корней — шалопут! Но за обчество готов пострадать!
Я размял руками щёки, надеясь утихомирить тик, и произнёс:
— Ведите, показывайте, где вонявший убиенный лежал!
Глава 9. Как разобраться в рисунках
Вони никакой не ощущалось. Лишь трава на месте убийства была примятая. Да затоптано всё селянами. Но я смотрел не туда. Я с удивлением смотрел на бревенчатую стену дома, где были мелом намалёваны какие-то каракули. Если вкратце, то горизонтальная восьмёрка, из которой хаотично торчали четыре тонкие чёрточки, оказалась разрисована вдоль и поперёк.
— Эт-то что? — от волнения я даже заикаться начал.
— А это как раз Федос убиенного нарисовал! — стал объяснять мне староста.
Я сел на какое-то брёвнышко, достал папироску и закурил, поглядывая на каракули. Тварь неодобрительно покосилась на меня, но ничего не сказала. Хотя она и говорить не умеет, конечно, но это не важно. Я поскрёб затылок и проговорил:
— Зовите, Владимир Пантелеевич, своего микеланджело!
— Кого звать? — всполошился староста, — Мы таких не знаем, господин Пентюх!
— Федоса зовите! Пусть объясняет, что нарисовал! А то непонятно ни черта.
— Как непонятно? — Корюх аж руками всплеснул: — Вот же мундир! Иностранный. И пуговицы на нём. Блестящие. Видите?
— А! — воскликнул я, — Эти паучки — пуговицы?
— Какие паучки? — обиделся Владимир Пантелеевич, отчего лицо его ещё больше сморщинилось, а глаза, казалось, ещё ближе съехались друг к другу: — Это пуговки! А от них лучики! Сияли пуговки так, значит!
— Понятно, — я затянулся и спросил: — А эта клякса слева что значит?
— Какая клякса? — чуть не в ужасе вскричал староста: — Орден какой-то был у него на кафтане! С мечами! Видите? Мечи нарисованы!
— Мечей не вижу, — честно ответил я, встал, подошёл поближе: — Я думал — это крестики какие-то.
— Мечи же! — у старосты даже губы от обиды задрожали: — Вы гляньте, как Федос нарисовал красиво! Прямо, как было на убиенном! Не отличить!
Я проморгался, глядя на каракули на стене. Подумал уже, что с ума схожу. И спросил осторожно:
— А вот эта кля… э-э-э-э орден? На брюхе?
— Да какой же это орден? Пряжка от ремня! Тоже блескучая! Видите, как лучики от неё? Прям во все стороны блестят!
— Ага, — я глубокомысленно покивал и спросил: — А раны на нём были?
— Вот этого не видали! — категорично заявил староста, — Мы его быстренько завернули и закопали! Чтобы не вонял. Не рассматривали-с.
— А мундир снимали-то с покойного? — я выкинул окурок. Подумал и затоптал его.
— Зачем? — удивился староста, — В мундире и закопали!
— Закопали далеко?
— За кладбищем сразу! Кто его знает, какой веры? Батюшка сказал, что отпевать не будет. Человек незнакомый, а вдруг не христианской веры?
Я вздохнул тяжело, посмотрел на Тварь и спросил:
— А как вы поняли, что он убиенный?
Староста потоптался, почесал темечко и ответил нерешительно:
— Так годков тридцать на вид ему было. Вид не хворый. Отчего ж ещё умирать в таком возрасте?
Я вздохнул ещё раз и проговорил печально:
— Ну что, Владимир Пантелеевич, берите пару мужиков с лопатами, будем откапывать вашего убиенного!
— Как откапывать? — оторопел староста.
— Как-как? Лопатами! — я посмотрел на ошалевшего старосту и пояснил: — У меня указание от пристава и председателя земской управы — сделать опись ран на теле убиенного. Если он убиенный, конечно. Потому берите мужиков и пошли копать!
— Да как же можно, Господи? — прошептал Корюх и перекрестился: — Господа побойтесь, Семён Петрович!
— Я, Владимир Пантелеевич, исправника нашего и председателя больше боюсь, чем кого бы то ни было, — я сделал вид построже, показывая, что спорить не собираюсь, — Да и покойник ваш уже ничего никому не сделает, а мне новую работу искать неохота! Сказано описать — опишу!
— Никто из мужиков не согласится, господин Пентюх, — староста набычился и смотрел на меня исподлобья.
— А вы им скажите, — зло сказал я: — Кто не согласится — в свидетели запишем! А может, не в свидетели даже, а в понятые! И с вас начнём!