— Это что за хмырь?
— А это тот самый господин Пентюх, Семён Петрович, — улыбнулась гмуру девушка, и коротышка преобразился. Вытаращил глаза, чуть не уронив в костёр рёбрышки. Потом быстро положил их на поднос, вытер о штанину руку и подошёл, протягивая ладонь:
— Дырн Арух Грызл! Рад встрече.
— Взаимно! — я аккуратно пожал протянутую руку и с удивлением посмотрел на девушку. Чтобы гмур, народ которого отличался сварливым и зачастую грубым характером сказал вдруг слово «рад»… Но всё объяснил тырк. Он аккуратно засунул огромный меч в ножны, встал, тоже вытер руки и протянул мне свою огромную лапищу:
— Бобо! Дрын не любил Эдди. Ты убил Эдди. Дрын любит того, кто убил того, кого он не любил!
— Сам ты дрын! — завопил гмур, — Дрын и дубина! А я Дырн! Сколько раз повторять?
— Мальчики, может, покушаем? — мило улыбнулась Ирина, и её подельники, или как уж там они себя называли, сразу успокоились. Мы расселись перед костром, и я, наконец, не просто нормально, а восхитительно поел. Дырн Арух Грызл оказался действительно шикарным кулинаром. Я давно не ел настолько вкусные, сочные и невероятно пахучие свиные рёбрышки, заедая их печёной картошкой и салатом. Мы довольно быстро нашли общий язык, Дырн Архуз Грызл великодушно разрешил называть его Дырном, а Бобо изначально представился одним именем, а не тремя. Я же сказал, что буду рад, если меня будут называть Семёном. Я рассказал, зачем я здесь, а изыскатели внимательно слушали. Тут я вдруг заметил, что на телеге их нет рун, отгоняющих монстров. И очень этому удивился.
— А чего их отпугивать? — пожал плечами гмур, и хлопнул по огромному ружью рядом с собой: — Двенадцатый калибр любую нечисть остановит! А что не остановит он — остановит Бобо своим мечом. Мозгами его, конечно, природа обделила, зато силушкой наделила богатырской!
— Самого тебя природа обделила, — ничуть не обидевшись, ответил тырк, и я понял, что такие шуточки у них постоянно.
— Это чем же? — спросил гмур, доставая трубку и раскуривая её.
— Размером! — захохотал Бобо, а гмур выдохнул дым и изрёк:
— Дубина ты!
Потом мы долго болтали, и распрощались уже за полночь если и не друзьями, то уж приятелями точно. Я поплёлся в гостиницу, оставив изыскателей у телеги. А с утра меня разбудил лично староста, чуть не повизгивая от счастья:
— Господин Пентюх! Господин Пентюх! К нам прибыли-с сами господин Железный! Мерлен Петрович требуют вас прийти к нему на доклад!
Я сел на досках, которые по недоразумению здесь называли кроватью, и на которых я за ночь себе все бока отлежал. Потянулся, зевнул и стал напяливать штаны. Староста переминался с ноги на ногу, а я не торопясь вышел во двор, и стал умываться из кадушки. Потом неторопливо стал чистить зубы. Тварь весело прыгала рядом, а староста стоял истуканом. Наконец не выдержал:
— Там Мерлен Петрович ждут-с! На доклад!
Я удивлённо повернулся к старосте:
— Мне доклад Игорю Фёдоровичу везти. Он меня отправлял. А вашего Мерлена Петровича я знать не знаю. Отчего я ему должен докладывать? Он мне не начальник! Вы мне лучше скажите, когда почтовая карета на Бирюль едет?
Я кинул взгляд на стоянку изыскателей, и увидел, что ни телеги, ни самих изыскателей уже нет. Вздохнул тяжело и пошёл в комнату одеваться. Староста в это время, онемевший от моих слов, вдруг выдохнул и затараторил:
— Это как же вы Мерлена Петровича не знаете? — Корюх аж задохнулся от обиды: — Про него на прошлой неделе «Ведомости» писали! И на позапрошлой! И месяц назад была статья, как он раскрыл запутанное дело в соседнем уезде! У нас в конторе все заметки про него хранятся в сундуке!
— Я рад за ваш сундук, господин Корюх, — сухо ответил я, — Но я подчиняюсь господину председателю земской управы! У меня чёткое распоряжение — написать отчёт и привезти ему.
— Ну, знаете ли, — выпалил староста, развернулся и выбежал вон.
Я успел одеться и даже позавтракать. Вышел на крылечко гостиницы, присел на нижнюю ступеньку и закурил, поглядывая на площадь, куда должна была подъехать почтовая карета. В это время и появился Мерлен Петрович Железный. Сыщик, известный не то что у нас в уезде — по всей Роси. Личностью он действительно был не просто известной — легендарной. И моё нежелание идти к нему на доклад основывалось на непонятном мне самому упрямстве. Мерлен Петрович был высок, строен и черноволос. Под его ровным, греческим носом были щегольские, закрученные вверх тоненькие усики. Глаза — стального, серого цвета. Щегольский сюртук. И сразу две кобуры с револьверами. Но револьверы его были не такими, какой мне выдал председатель, а огромными, красивыми. И даже из кобуры видно было, что рукоятки инкрустированы костью какой-то. И сапожки на Мерлене Петровиче щегольские были. Коричневые, с вышивкой. В общем, весь он был щегольский, успешный. А не то, что я…