— А грыль где?
— Разбойники убили, ответил я и натянул поводья. Так делали кучера в Бирюле, и в Лопани этот фокус тоже удался. Два тяжеловоза остановились, как вкопанные, и я аккуратно слез на землю, ощущая, как дрожит у меня всё тело.
— А вы кто? — ещё строже спросил староста, и ухватил за шкирку пробегающего мимо мальчишку: — Ну-ка станового пристава зови! Быстро!
— Семён Петрович — писарь земской управы, — я разминал ноги и только теперь вспомнил, что внутри кареты у меня лежат связанными две девицы. Кинулся туда, открыл дверь и увидел полные слёз и боли глаза батутоподобной гражданки Скрипиной. Принялся развязывать верёвки на руках, но узлы были настолько прочными, что я не справился. Повернулся к старосте и заговорил сердито: — Ну, помогите же девиц освободить!
Староста оказался ловчее меня и быстро размотал обеих гражданок. Я в это время растеряно топтался возле кареты. В это время прибежал становой пристав, и обе девицы повисли на нём, рыдая и рассказывая, как их грозились изнасиловать, как убили душку Егора Егоровича. При этом полицейский чин с такой строгостью и подозрительностью смотрел на меня, что я поспешил развеять его подозрения:
— Это не я убил господина Жилова! Я писарь земской управы!
Становой пристав аккуратно отстранил девиц, посмотрел с сожалением на пятно помады на своём белоснежном кителе, оставшееся после гражданки Жугаровой, и потребовал:
— Давайте-ка по порядку! Я становой пристав села Лопань Михаил Григорьевич Трут! Извольте рассказать всю суть дела, а вы, барышни, слушайте и дополняйте!
Я глянул на Тварь, которая радостно тёрлась об мою ногу, и начал покорно рассказывать:
— Мы утром выехали из Бирюля! Я, господин Жилов, сударыни Скрипина и Жугарова. Часа через два я вышел из кареты и остался в лесу.
— Как это — вышли из кареты? — распахнул глаза становой пристав: — Вы точно писарь, не охотник?
— Писарь он, писарь, — затараторила батутоподобная Скрипина, и тут же наябедничала, скотина: — Оне с господином Жиловым поскандалили-с, и Егор Егорович их из кареты выкинули-с!
— В лесу? — нахмурился Михаил Трут, повернулся ко мне и произнёс сурово: — Это преступление, и вы вправе были потребовать сатисфакции господин…
— Пентюх, — быстро сказал я, — Семён Петрович Пентюх! Писарь земской управы!
— Пусть будет Пентюх, — махнул рукой пристав, — Но зачем вы дам связали, и куда, позвольте спросить, кучера дели?
— Да не связывал я никого! — в отчаянии воскликнул я, и обратился к ябеде с огромными сиськами: — Хоть вы ему скажите!
— Он не связывал, — кивнула Катерина Леопольдовна, и грудь её качнулась при этом, заставив пристава покрыться испариной.
— А кто связывал? Жилов?
— Егор Егорыч уже мёртвый были! — взмахнула руками уже Жугарова, — Как он связать бы смог?
Пристав оглянулся растеряно, снял фуражку, подошёл к скамейке и плюхнулся на неё. Вытер вспотевший лоб и ткнул в меня пальцем:
— Давайте, вы рассказывайте! — повернулся к девицам: — А вы молчите!
— Я вышел в лесу, — начал опять я рассказ.
— Вышли, либо вас всё-таки выкинул господин Жилов? — пристав смотрел на меня требовательно, и я вздохнул:
— Не то, чтобы прям выкинул, но обещал применить грубую силу, и я посчитал нужным выйти, — почему-то признаваться в том, что тебя как лоха последнего вышвырнули — всегда трудно и стыдно.
— Хорошо, — кивнул пристав, — И вы пошли за каретой?
— Нет, — мотнул я головой, и признался, посчитав, что всё равно девицы расскажут: — Господин Жилов стал в меня стрелять из пистолета и я… в лес убежал!
Теперь и староста плюхнулся рядом со становым приставом и переспросил:
— Из пистолета? В вас? В лесу?
— Оне сказали, что Его Егорович врёт! Оне сами виноваты! — встряла батутоподобная Скрипина.
— И что? — спросил пристав Трут, — Как можно в лесу высадить, да ещё и стрелять в человека-с без оружия?
— У меня револьвер есть! — тут же сказал я, — Мне Егор Пантелеевич выдал в командировку!
— А где же он? — удивился становой пристав.
— В сумке, — я достал револьвер и показал его приставу.