Глава 1
welcome to the future. it's just like the present, but more fucked up.
houses - a quiet darkness
Альбом заметно поистрепался за время, что я пробыла здесь. Края листов замялись и погнулись, словно их кто-то пожевал, бумага во многих местах стала совсем тонкой и рвется, когда я нажимаю карандашом чуть сильнее, но это волнует меня в последнюю очередь. Рисовать я продолжаю изо дня в день, это занятие единственное, что хоть немного отвлекает меня от происходящего. От карандашей, что принес мне дедушка месяц назад, почти ничего не осталось. Я стараюсь рисовать не всеми сразу, а каждым цветом по отдельности, но надолго их все равно не хватает.
Света в камере совсем мало, особенно в ночное время, но за полтора года нахождения здесь глаза сами привыкли к такому освещению. Даже в самый солнечный день лучи лишь слегка пробиваются сквозь толстую железную оконную решетку. И это мне еще повезло, потому что в большинстве других камер окон нет вообще. Впрочем, как и нет заключенных — в этом тюремном отсеке я совершенно одна вот уже шесть месяцев, которые тянутся словно шесть лет.
Чтобы выглянуть на улицу, мне приходится придвигать кровать к самой стене, становиться на носочки и даже немного подтягиваться, удерживаясь руками за прутья решетки. Я едва достаю до окна носом, но даже этого хватает, чтобы сердце билось быстрее — я вижу улицу, людей и чувствую свежий воздух. Здесь это очень дорогое удовольствие. В сезон дождей, который закончился четыре недели назад, я не отходила от окна совсем — закрывала глаза и представляла, что я дома. В моих мечтах это был самый лучший момент в моей жизни.
— Она всего лишь ребенок, Уэсли, прекрати упираться! — раздается голос в другом конце коридора, и я подскакиваю на ноги, прижимая альбом к груди.
— Артур! — прижавшись носом к решетке на двери, я выглядываю в коридор.
— Это последняя неделя, Артур, — устало произносит Уэсли — охранник, наблюдающий за моей камерой. — Ты же знаешь, что визиты не положены.
— А ты знаешь, что меня это мало волнует, — произносит мой дедушка, напирая на мужчину, который неуверенно оборачивается и встречается со мной взглядом. — Я принес ей кое-что. Не волнуйся, на входе меня уже обыскали.
— Ну ладно… Но только быстро!
Я слышу приближающиеся шаги и спустя мгновение вижу Артура, который недовольно косится на охранника и спешит в сторону моей камеры. В его руке я замечаю черный тканевый пенал и небольшую коробку, которую он прижимает к боку. Сердце пропускает удар, и я прижимаюсь к двери всем телом. Неужели, он принес мне краски?..
В детстве я могла часами сидеть за столом, заваленная альбомными листами, цветными и обычными карандашами, и рисовать до тех пор, пока не засыпала прямо там. Папа относил меня полусонную в кровать, а потом собирал все до единого рисунки, какими бы нелепыми они ни были, и хранил в верхнем ящике своего стола.
Папа…
В десять лет отец отвел меня к своему близкому другу-художнику, который стал учить меня изобразительному искусству. До сих пор помню свой восторг, когда дедушка привез мне первые акриловые краски из командировки, в которую он уезжал вместе с канцлером. В пятнадцать лет я разрисовала стены своей комнаты от пола до потолка. Мама скептически наблюдала за тем, как на выбеленной стене разрастались кусты гортензии — фиолетовой, голубой и нежно розовой. А еще через два года моего отца обвинили в измене, казнили, а меня заперли здесь в ожидании своей собственной казни. И моя разрисованная комната стала никому не нужной.
— Доброе утро, волчонок, — произносит Артур, остановившись у моей двери. — Ну как ты?
— Порядок, — качаю головой я, широко улыбаясь и молясь, чтобы это выглядело правдоподобно. — Как мама? И Тедди?
Каждый раз, когда приходит Артур, я упрямо топлю все страхи и мрачные мысли, потому что знаю, как сильно он боится за меня. Если начну плакать и биться в истерике, он с ума сойдет, переживая за меня, а такого позволить я никак не могу. Поэтому старательно храбрюсь, держусь бодро и даже шучу в его присутствии.
— Выглядишь плохо, — проигнорировав мой вопрос, серьезно произносит дедушка, его совсем не обманывает мой бодрый настрой, кажется, даже злит. — Ты вообще здесь ешь?
— Что ты мне принес? — я приподнимаюсь на носочки, выглядывая из камеры и стараясь рассмотреть то, что он держал в руках.