— Садитесь в машины, — командует один из рейнджеров, указывая на внедорожники.
Я открываю дверь и сажусь на переднее сидение — так говорит один из моих конвоиров. Тайлер садится во вторую машину, а Джеймса заталкивают в третью. Я удивленно оглядываюсь — на кой черт нас будут везти в разных автомобилях. Неужели, боятся, что мы втроем начнем сопротивляться?
Я прижимаюсь к кожаной спинке сидения и смотрю на приборную панель около руля. Она загорается поочередно разными цветами — синим, красным и зеленым. Из рации, которая висит прямо над сидением водителя то и дело доносятся голоса и раздаются помехи. Раньше Артур часто мне рассказывал про свою работу рейнджером и какое-то время я даже сама хотела им стать. Сейчас желание оказаться на месте этих людей, которых никто не намеревался убивать, разгорается с новой силой.
Водительская дверь открывается и в машину забирается первый рейнджер, который до этого разговаривал с Уэсли. Я едва сдерживаюсь, чтобы не залезть на сидение с ногами и сжаться в комочек под его пристальным взглядом. Нестерпимо хочется открыть дверь, вывалиться на улицу и бежать без оглядки куда-то в горы, куда канцлер уже точно не сунется.
— Меня зовут Эдриан, — произносит мужчина, заводя мотор.
Я кошусь на него, удивленная тем, что он вообще стал со мной разговаривать. Обычно рейнджеры не особо жалуют заключенных, нередко позволяя себе вольности в поведении. Устроившись поудобнее, поворачиваюсь к Эдриану, рассматривая его. Внешне он примерно одного возраста с моим отцом, только значительно крупнее и выше него. И уж точно значительно живее моего отца. Почувствовав мой взгляд, мужчина поворачивает голову ко мне и усмехается. У него карие глаза и в них, на удивление, отсутствует ненависть ко мне.
— А тебя как зовут? — спрашивает он, снова возвращая внимание к дороге.
Я поджимаю губы и отворачиваюсь к окну. Мимо мелькают поля, засеянные пшеницей, кукурузой и подсолнухом. Чуть выше виднеются виноградники, большинство из которых принадлежат канцлеру. Все знают, что Крейн обожает хорошее вино. Я закрываю глаза и вижу, как от души подсыпаю ему в бокал яда.
— Ты молчишь, потому что боишься, или потому что задираешь нос? — снова задает вопрос Эдриан, и меня словно кипятком ошпаривает.
Артур просил меня выглядеть напуганной и слабой, но сейчас мне больше всего хочется плюнуть в лицо этому мужчине и доказать, что мне не страшно. Гнев действительно вытесняет из головы страх, и мне даже дышать становится легче.
— Меня зовут Андромеда, — ровным голосом произношу я, повернувшись к нему лицом.
Эдрин кивает, не отводя взгляда от дороги.
— Как принцесса из мифологии? — улыбаясь произносит он.
— Как созвездие, — язвительно отвечаю я, и мужчина смеется.
Я непонимающе смотрю на него, но он молчит. Его поведение настораживает — то ли он издевается надо мной, то ли наоборот хочет отвлечь. И второе даже хуже, потому что последнее, чего мне хочется сейчас — сочувствие от чужого человека.
Весь остальной путь мы молчим. Я смотрю, как поля постепенно сменяются жилыми домами до тех пор, пока Аркадия не предстает перед нами во всей красе. Движение здесь никогда не утихает, и даже сейчас — ранним утром, — на дорогах пробки, а люди мчатся кто куда, каждый по своим делам. И вот здесь уже всем плевать, что через пару часов я возможно умру. Мы проезжаем мимо университета, и у меня болезненно сжимается сердце. Папа работал здесь почти десять лет, мы часто приходили к нему вместе с Тедди, приносили ланч или просто послушать лекции. Теперь это место будет лишь очередным болезненным воспоминанием для моей семьи.
Я так глубоко погружаюсь в собственное горе, что не замечаю, как останавливается машина. Эдриан открывает мою дверь и помогает мне выбраться. Боковым зрением я вижу, как из других машин выводят Джеймса и Тайлера, но все мое внимание приковано к центру. Громадой в шестьдесят этажей над нами возвышается ЦПБП — Центр Правосудия и Борьбы с Преступностью. Здесь работают больше шестисот человек, треть из которых занимается процедурой Погружения.
На негнущихся ногах я медленно поднимаюсь по ступенькам и вхожу в просторный холл. С правой стороны стойка рецепции, за которой сидит молодая девушка, которая проводит нас равнодушным взглядом — знает, кто мы такие и зачем сюда приехали. Я осторожно ступаю по идеально чистому полу, выложенному бежевой с золотой плиткой, и оглядываюсь по сторонам. Людей в центре мало, только рейнджеры и заключенные. Прессы пока еще нет, но они скоро нагрянут. Обычно Погружение длится несколько часов — самая продолжительная процедура заняла почти сутки, а самая короткая — всего лишь четыре часа. Дело в том, что во сне время течет совершенно по-другому, даже если человеку кажется, что прошло несколько дней, в действительности проходит лишь пару часов. Поэтому репортеры практически со всех каналов или даже нескольких журналов приходят сюда почти одновременно с заключенными, чтобы первыми узнать, кто же в этот раз стал счастливчиком.