Неделя. Осталась всего неделя.
Я всегда была реалистом и знала, что рано или поздно этот день наступит. И все же он наступил слишком скоро. До Погружения осталась всего неделя, не считая сегодня, шесть дней. Шесть дней на то, чтобы придумать, как выжить и вернуться домой.
От этой мысли мне становится смешно. Я месяцами откладывала момент, когда наконец возьму себя в руки и рассмотрю все варианты надвигающейся казни. Шансов на спасение мало, но они определенно есть. Но лишь сейчас я осознаю свою главную оплошность — за все это время я так ни разу и не попросила Артура узнать, сколько людей будут участвовать в процедуре в этом году. Как правило, Трибунал приговаривал к Погружению людей, которые так или иначе преступили закон, нарушили общие правила, в которых существовали до сих пор. В тюрьме они находились только до момента казни, чтобы лишиться возможности сбежать или скрыться от наказания.
Процедура Погружения существует сколько я себя помню. Такой способ контроля общественного порядка считается наиболее гуманным, хоть и подразумевает в большинстве случаев смертную казнь. Гуманность заключается в том, что всем преступникам дается второй шанс — выживаешь после Погружения, значит, искупил свою вину и можешь вернуться к прежней жизни. К тому же, всех преступников вводят в глубокий сон и все они оказываются в каком-то определенном месте, которое отражает их собственное подсознание. И если погруженному удается найти якорь — своего рода ключ, с помощью которого он может вернуться в сознание, он просыпается. Если нет — погибает во сне.
Первое время Погружение проводили для каждого приговоренного в отдельности. Люди справлялись с собственным подсознанием крайне тяжело, поэтому шанс на новую жизнь получали далеко не все. С недавних пор Погружение стали проводить сразу для нескольких человек, естественно, ради экономии ресурсов. И вот здесь начинается настоящий ад. В панике приговоренные люди убивают друг друга, надеясь, что таким образом их собственные шансы на победу возрастут. Погибший во сне человек умирает в действительности и больше не приходит в себя. Таким образом, шансы на выживание практически приравниваются к нулю. Однако Трибунал это вполне устраивает, в погоне за идеальным обществом они готовы пойти на любые жертвы.
Мне становится страшно. Я понятия не имею, чего ожидать от Погружения, от собственного подсознания и от Трибунала. С каждым годом они привносят в процедуру что-то новое, что отнюдь не облегчает ее течение. Семь лет назад одним из главных ученых Аркадии Эриком Озборном был создан энцефалограф, который позволяет отображать на экране все, что происходит в голове у Погруженного. Таким образом за «битвой» во сне может наблюдать вся страна, и очень быстро у Погружения появились даже фанаты. Некоторые осознанно идут на преступление, чтобы на личном опыте узнать, как действует аппарат. Когда к Погружению приговорили моего отца, трансляция тоже проводилась. Мы не смотрели ее — на тот момент я уже была задержана, а мама в истерике собрала вещи и уехала вместе с Тедом за город, лишь бы не видеть, как погибает ее любимый муж. Я гадала — смотрел ли на это Артур, но спросить не решалась. Он никогда не был особо близок с отцом, но вряд ли стал бы смотреть, как он умирает.
Папу обвинили в государственной измене. Он был профессором в университете и ярым противником Погружения. Написал несколько научных работ о том, какой огромный вред наносит эта процедура обществу. Но осудили его не за это. Осудили его за покушение на жизни канцлера Крейна и его дочери Элии. Говорят, его задержали прямо у трибуны во время речи канцлера, с пистолетом в руках. Элия, которая стояла в метре от своего отца, заметила его и подняла такой крик, что съехались все рейнджеры столицы. Папу сразу закрыли в карцере, даже не стали заводить дело, все было и так ясно — преступление против канцлера и его семьи, государственная измена, смертная казнь.
Я не могла поверить в то, что мой отец, который преподавал историю, любил классическую музыку и собрал дома огромную библиотеку, мог пойти на убийство. Да еще и такое… И поэтому я попыталась помочь ему сбежать. Стоит ли говорить о том, что меня сразу поймали и посадили в соседнюю камеру? Отца казнили через пару недель, а меня оставили до восемнадцатилетия. Которое уже наступило.