— Зачем тебе знать? — вдруг спрашивает он.
— Просто хочу знать, — развожу руками я и улыбаюсь. — Предсмертное желание.
Он тихо хмыкает, потом оборачивается и тоже подходит к решетке. Я наконец могу как следует рассмотреть его бледное лицо — большие светлые глаза, в полумраке я не могу разобрать их цвета, острые скулы, плотно сжатые губы. Если бы мы познакомились при других обстоятельствах, я бы обязательно подумала о том, что он красивый.
— Меня зовут Джеймс, — наконец произносит он, и я улыбаюсь.
— Андромеда, — а потом вытягиваю руку между решеток, протягивая, словно для пожатия.
Джеймс прослеживает мой жест и усмехается, потом повторяет его, и хотя мы не можем дотянуться друг до друга, мне становится немного спокойнее. Прижавшись лицом к холодным прутьям, я шумно выдыхаю и смотрю на дверь. Уэсли скоро должен прийти и принести нам еду. Он приходит сюда два раза в день, иногда мне даже удается завязать с ним разговор, но сегодня он вряд ли станет любезничать. Уже завтра рано утром сюда прибудут рейнджеры канцлера, и за такое его могут серьезно наказать.
— Как думаешь, это больно? — негромко произношу я, не поворачиваясь к Джеймсу.
— Думаю, что тебе лучше не думать об этом, — отвечает он, отходит от решетки и обреченно оглядывает камеру. — Иначе тебе станет совсем страшно и завтра ты не сможешь нормально соображать. А тебе это пригодится.
— Я не думаю, что смогу кого-нибудь убить, — качаю головой я, не сводя с него глаз. — Я не убийца…
— Тебе придется, если захочешь сама выжить, — произносит Джеймс, и его слова звучат одновременно обреченно и жестко.
Словно он сам уже давно принял решение и не собирается от него отказываться. Я отвожу взгляд, понимая, что зря сейчас разговариваю с ним. Уже завтра мы будем врагами, и не исключено, что он захочет прикончить меня одним из первых. С одной стороны, находиться здесь в одиночестве все это время играло мне на руку — я не знала никого из тех, кто будет погружен вместе со мной. Если бы кто-нибудь из них стал бы мне другом или даже хорошим знакомым, смогла бы сделать хоть что-нибудь, чтобы защитить себя? Наверное, нет.
В соседней камере ворочается Тайлер, и я отхожу к кровати, неслышно опускаюсь на нее и закрываю глаза. Разговаривать больше не хочется, спать тоже. Хочется поскорее умереть.
***
— Андромеда! — голос дедушки вырывает меня из сна, и я подскакиваю на кровати так резко, что темнеет в глазах.
Запутавшись в одеяле, я почти скатываюсь на пол и только сейчас вижу его, стоящего прямо у двери. Вид у Артура взволнованный, он то и дело оглядывается на дверь, нетерпеливо сжимая ладонями прутья решетки.
— Что случилось? — я поднимаюсь на ноги, удивленно на него глядя. Кажется, он говорил, что до Погружения его уже сюда не пустят. — Что ты здесь делаешь?
— Смог выторговать у охранников несколько минут, чтобы поговорить с тобой, — произносит Артур, и голос его тут же меняется, стал серьезным и уверенным. — Слушай меня внимательно. Вас отвезут в центр рано утром, кажется, часов в семь утра. Ты не должна ни с кем разговаривать, — он косится на Тайлера и Джеймса, которые спят каждый на своей кровати. — Не говори ничего никому. Не отвечай на вопросы, не говори своего имени, не показывай, что умеешь.
Я удивленно поднимаю брови, пытаясь понять, к чему он клонит. Артур продолжает говорить, не давая мне даже слова вставить. Я несколько раз бросаю взгляд на соседние камеры — в самом ли деле они спят или подслушивают сейчас? Насчет Тайлера не уверена, а вот Джеймс скорее всего не спит.
— Не пытайся сбежать, волчонок, — Артур обхватывает рукой мою ладонь и крепко сжимает. — Там будет слишком много рейнджеров, тебя все равно поймают. Я знаю, что ты у меня храбрая, но постарайся сделать вид, что тебе очень страшно.
— Мне не придется делать вид, — срывающимся голосом произношу я. И это чистая правда.
— Пусть все поверят в то, что тебе страшно. И тогда никто не станет воспринимать тебя всерьез. Как только очнешься, ищи укрытие. Неважно, где ты придешь в себя, ты должна спрятаться. В самом начале будет труднее всего — будет паника. Ты должна не попасть в ее центр, именно там многие погибнут. Найди оружие, любое, даже самое нелепое.