Одинокий Берис с завидным упрямством топтался на пустующей площадке для прихожан. Он отчаянно мерз, даже кутаясь в необъятную шубу: несмотря на пылающие камины, в которые помощник капеллана исправно подбрасывал дрова, скудное тепло тут же улетучивалось сквозь распахнутые двери часовни. Снаружи ритмично похрустывал снег: Борг и Тандор не решались войти внутрь, но и прямой приказ убраться с глаз долой исполнили лишь формально, спрятавшись от его глаз за дверями.
Других гостей не было. Домашней челяди Марон являться в часовню запретил, пригрозив увольнением (лишь Берису было дозволено прийти, чтобы исполнить обязанности посаженного отца невесты), с Лехим они насмерть поругались ещё вчера (поначалу кормилица едва в пляс не пустилась от счастья, услышав о его решении жениться, но когда узнала, что церемония будет формальной и никаких пиров, как на свадьбе Гаэллы, он устраивать не собирается, то немедленно сочла Марона своим злейшим врагом), Ильде с Эстер уехали к себе еще неделю назад, Вайм отбывал дежурство в патруле, а Гаэлла, похоже, решила проявить солидарность с невестой.
Порыв морозного ветра ворвался в распахнутые двери, и свеча справа погасла. Марон медленно выдохнул облачко пара и задумался: следует ли это считать знаком, что нужно идти и применять силу прямо сейчас, или дождаться, пока помощник капеллана зажжет свечу заново, и выcтоять весь назначенный срок до конца? Впрочем, пока он размышлял, снег захрустел уже в отдалении: натренированный слух Марона различил шаги нескольких пар женских ног задолго до того, как их услышали телохранители и Берис.
— Осторожнее, госпожа, здесь высокий порог.
Сердце Марона взволнованно забилось, и он позволил себе оглянуться. Леди Рэйлин снизошла до того, чтo надела новую шубу в пол из серебристoй куницы, которую Марон заказал для нее у лучшей мастерицы в поселении; под шубой при каждом шаге проглядывал подол повседневного платья. К счастью, леди Хассель хватило благоразумия явиться на венчание по собственной воле и при этом не устраивать из формальной церемонии свадебный балаган. Марон переступил с ноги на ногу и попытался незаметно расправить плечи: от внутреннего напряжения спина затекла так, будто в позвоночник забили кол.
Берис, встрепенувшись, перехватил локоть невесты у Лехим и чинно, как полагается по традиции, подвел ее к венчальной арке. Гаэлла заняла место посаженной матери. Заметно оживившийся капеллан поправил на шее волчий воротник, прочистил горло и приступил к церемонии.
— Благословенные дети Отца нашего Прародителя, сегодня мы вместе собрались здесь, чтобы засвидетельствовать брак…
Марон капеллана не слушал. Его взгляд был прикован к длинным ресницам, видневшимся за краем мехового капюшона, к покрасневшему кончику чуть вздернутого носа, к плотно сжатым губам, казавшимся влажными благодаря тонкому слою защитного блеска. О чем она думает сейчас? Продолжает злиться? Половину ночи он не мог уснуть, укоряя себя за то, что не объяснился с ней по-человечески, а опустился до грубых приказов и даже угроз. В конце концoв, так же лучше для нее, она должна была это понять и принять! Их брак останется простой формальностью, а когда она пожелает выйти замуж по-настоящему, он отпустит ее в тот же день, даже если она выберет в мужья простого сoлдата.
Эта благородная, в общем-то, мысль больно резанула по сердцу. Как смириться с тем, что эта женщина на самом деле не принадлежит и никогда не будет принадлежать ему? Как смириться с тем, что однажды ее назовет своей кто-то другoй? Марон заранее ненавидел этогo неизвестного счастливчика. Видят боги, oн всей душой хотел бы, чтобы эта свадьба была настоящей. Чтобы его прекрасная невеста сейчас была одета в белоснежные шелка и кружева, и чтобы искренне улыбалась, как Гаэлла рядом с Ваймом, а не вот так презрительно кривила губы, будто ей приходится выходить замуж не за человека, а за паука. Да, ему хочется взять в ладони ее лицо и всласть целовать ее губы — почему это позволено любому смертному, только не ему? Ему хочется танцевать с ней на собственной свадьбе, и обнимать ее крепко, прижимая к груди, и говорить ей слова любви, и на руках отнести на брачное ложе…
Почему прародители лишили его простого человеческого права на счастье? Почему даже любить ему не позволено?
Она повернула голову, и изумрудные глаза обожгли холодным недоумением. Марон, только сейчас осознав, что монотонный голос капеллана задал вопрос, поспешно ответил: