Илико видел горы, верхушки которых были залиты солнечным светом. Между ними серебристой змейкой бежала река, пряча свое блестящее тело между камней. Она тянулась через широкие поля в ровных полосах виноградников и огибала окраину города, где по каменным мостовым цокала копытами лошадь, везущая арбу, груженную кожаными флягами, полными молодого вина. Там, между старыми двухэтажными домами, тянулись длинные веревки, на которых сушилось пахнущее речной водой и солнцем белье. Илико видел небольшую комнату, наполненную утренним светом, отца, мастерящего что-то за столом, и маму, готовящую на печке обед.
Картина перед глазами Илико менялась, и вот он уже у реки, в зарослях высоких кустов. Рядом с ним Сонька и Изя. Они сидят на корточках у самой кромки воды и, как завороженные, смотрят на самодельные поплавки, качающиеся над водой.
Перед глазами Илико вспыхивал яркий свет софитов, и вот он уже видит себя на сцене. Перед ним замерший в ожидании зал и строгое жюри. Звучит музыка, и Илико взлетает над сценой в танце.
И снова темная комната, яркий свет Луны, нагло заглядывающей в окно, занавеска, которой играет теплый ветер, и Изя… Он спит, тихо посапывая на ухо Илико, и улыбается...
– Кто такая Иза? – спросил у Илико Кемал, собирая в сумку вещи. – Подруга?
– Изя! Это мой… брат, – Илико на секунду замер на месте со свернутой в руках рубашкой.
– Послушай меня, Илхами, – Кемал подошел к Илико и положил руку ему на плечо. – Ты ведь вспоминаешь его, не только когда занимаешься любовью?
– Верно, – согласился Илико. – Каждый раз, танцуя, я вижу его лицо. А иногда он мне снится, и я просыпаюсь с улыбкой на губах.
– Разберись в себе, Илхами. Ты можешь и дальше жить с этим и можешь причинить много страданий людям, которые тебя любят. Не проще ли принять себя? – спросил подошедший Бату и положил Илико руку на другое плечо.
Небольшой баркас пришвартовался в гавани на окраине города. Илико поднял с палубы свою сумку и закинул ее за плечи.
– Я рад нашему знакомству, – сказал он друзьям. – Я буду вспоминать вас и этот чудесный отдых в рыбацком домике, – Илико повернулся и пошел в сторону спущенного трапа.
– Илхами! Погоди! – остановил его Бату. Он достал из кармана кошелек и протянул Илико несколько купюр. – Эй, Илхами! Не сердись, – добавил он, заметив, как изменился в лице Илико. – Это только за тануру. И вообще, тебе нужны деньги. Поэтому прими это как дружескую помощь.
– Ну же, Илхами! – Кемал забрал деньги у друга и, подойдя к Илико, сунул их ему в карман. – Я буду рад, если мы еще когда-нибудь встретимся в жизни, Илхами, – сказал Кемал.
– Илико… Меня зовут Илико, – улыбнулся друзьям Илико и шагнул на берег.
В квартире было тихо и душно. Илико распахнул пыльные занавески и пустил в окно солнце. На столе стояла початая бутылка вина и заплесневелый сыр в тарелке. Было похоже, что Веры Павловны давно не было дома. Нет, Илико не ревновал баронессу к пьянице князю и был уверен, что местных юношей ей нечем было заинтересовать, но в это время Вера, как правило, отсыпалась после ночной пьянки, и ее отсутствие настораживало.
Илико прошел по длинному коридору и стукнул в дверь князя Вронского.
– Вронский, Веру Павловну не видел? – буркнул Илико, не здороваясь.
– Верунчика видел дня три назад, – ответила опухшая от пьянства княжеская морда из узкой щелочки. Вронский побаивался молодого любовника баронессы, поэтому дверь открывать ему не стал.
– Ее дома нет, – продолжил Илико, – и похоже, не один день. Где ты ее видел последний раз?
– Значится, на бережку мы с ней сидели, третьего дня, – начал вспоминать Вронский, почесывая заросший подбородок. – Потом они меня за бутылочкой послали, а я по дороге с есаулом Мелявским встретился. Ну мы и сцепились на почве политических разногласий. Нас забрали в полицию, и я только сегодня с утра выбрался.
– Выбрался он, пьяница проклятый! – раздался недовольный женский голос из недр комнаты. – Это я за тебя заплатила. Крест фамильный продала. Прости, Господи, грехи наши!
– Цыть, сестра! – рявкнул Вронский и снова сунул толстый нос в щель двери. – Так, ежели чего, я и показать могу, где мы с Верунчиком сидели. Я за нее шибко переживаю. Только… Илья… как по батюшке величать, не знаю, мне б выпить немного, а то сами понимаете, три дня уже говею.