Ролан произнес: "Здорово! -- и присвистнул, что свидетельствовало о глубоком его уважении к сумме и к капитану.
Жан продолжал:
-- Судовой комиссар получает около десяти тысяч жалованья, а врач до пяти тысяч, не считая квартиры, стола, освещения, отопления, услуг и так далее и так далее. В общей сложности, по крайней мере, тысяч десять. Весьма и весьма недурно!
Пьер поднял голову, встретился с братом глазами -- и понял.
Немного погодя он спросил:
-- А очень трудно получить место врача на океанском пароходе?
-- И да и нет. Все зависит от обстоятельств и от протекции.
Наступило длительное молчание, потом Пьер продолжал:
Так "Лотарингия" уходит в будущем месяце?
-- Да, седьмого числа.
И снова наступило молчание.
Пьер размышлял. Конечно, все разрешилось бы само собой, если бы он уехал врачом на этом пароходе. А что будет дальше -покажет время: он может и бросить эту службу. Пока же он будет зарабатывать себе на жизнь, не одолжаясь у родителей. Позавчера ему пришлось продать свои часы, теперь он уже не попросит денег у матери! Значит, у него не оставалось никакого выхода, кроме этого, никакого средства есть другой хлеб, кроме хлеба этого дома, где он не мог больше жить, никакой возможности спать в другой постели, под другой кровлей. И он сказал нерешительно:
-- Если бы это было возможно, я охотно уехал бы на "Лотарингии".
Жан спросил:
-- Что же тут невозможного?
-- Я никого не знаю в Океанском пароходстве.
Ролан недоумевал:
-- А все твои великие планы, твоя карьера? Как же с ними?
Пьер негромко ответил:
-- Иногда нужно идти на жертвы и отказываться от самых заветных надежд. Впрочем, это только начало, только средство сколотить несколько тысяч франков, чтобы затем устроиться.
Отец тотчас же согласился с его доводами:
-- Это верно. За два года ты сбережешь шесть-семь тысяч франков, и, если их хорошо поместить, ты можешь далеко пойти. Как ты думаешь, Луиза?
Она тихо, чуть слышно ответила:
-- Я думаю, что Пьер прав.
Ролан воскликнул:
-- Ну, так я поговорю об этом с господином Пуленом, я с ним хорошо знаком! Он -- судья в коммерческом суде и ведет дела Компании. Кроме того, я знаю еще господина Леньяна, судовладельца, который дружит с одним из вице-председателей.
Жан спросил брата:
-- Если хочешь, я сегодня же позондирую почву у господина Маршана?
-- Пожалуйста.
Подумав немного, Пьер продолжал:
-- Может быть, лучше всего будет написать моим бывшим учителям в Медицинской школе; они были ко мне очень расположены. На эти суда нередко попадают круглые невежды. Благоприятные отзывы профессоров Ма-Русселя, Ремюзо, Флаша и Боррикеля решат дело быстрей всяких сомнительных рекомендаций. Достаточно будет предъявить эти письма правлению через твоего приятеля, господина Маршана.
Жан горячо одобрил это:
-- Блестящая, просто блестящая мысль!
И он уже улыбался, успокоенный, почти довольный, уверенный в успехе; долго огорчаться было не в его характере.
-- Напиши им сегодня же, -- сказал он.
-- Непременно... Сейчас же этим займусь. Я сегодня не буду пить кофе, у меня что-то нервы разгулялись.
Он встал и вышел. Жан повернулся к матери:
-- А ты, мама, что делаешь сегодня?
-- Право, не знаю... Ничего...
-- Не хочешь ли зайти со мной к госпоже Роземили?
-- Да... хочу... да...
-- Ты же знаешь... я сегодня непременно должен быть у нее.
-- Да... да... верно.
-- Почему непременно? -- спросил Ролан, по обыкновению, не понимая того, что говорилось в его присутствии.
-- Потому что я обещал.
-- Ага, вот что. Тогда другое дело.
И он принялся набивать трубку, а мать и сын поднялись наверх, чтобы надеть шляпы.
Когда они очутились на улице, Жан предложил:
-- Возьми меня под руку, мама.
Раньше он никогда этого не делал: у них была привычка идти рядом. Но она согласилась и оперлась на его руку.
Некоторое время они шли молча. Потом он сказал:
-- Видишь, Пьер охотно согласился уехать.
Она прошептала:
-- Бедный мальчик!
-- Почему бедный? Он отлично устроится на "Лотарингии".
-- Да... знаю, но я думаю о другом...
Она молчала, опустив голову, идя в ногу с сыном в глубокой задумчивости; потом промолвила тем особенным тоном, каким подводят итог долгой и тайной работе мысли:
-- Какая мерзость -- жизнь! Если когда-нибудь и выпадет тебе на долю немного счастья, то насладиться им -- грешно, и после за него расплачиваешься дорогой ценой.
Он Прошептал чуть слышно:
-- Не надо больше об этом, мама.
-- Разве это мыслимо? Я только об этом и думаю.
-- Ты забудешь.
Она еще помолчала, потом прибавила, тяжело вздохнув:
-- Ах, как бы я могла быть счастлива, если бы вышла замуж за другого человека!
Теперь она чувствовала озлобление против Ролана; она винила в своих грехах, в своем несчастье его уродство, глупость, простоватость, тупоумие, вульгарную внешность. Именно этому, именно заурядности этого человека она обязана тем, что изменила ему, что довела до отчаяния одного из своих сыновей и сделала другому сыну мучительнейшее признание, от которого исходило кровью ее материнское сердце.
Она прошептала:
-- Как ужасно для молодой девушки выйти замуж за человека вроде моего мужа!
Жан не отвечал. Он думал о том, кого до сих пор считал своим отцом, и, быть может, смутное представление об убожестве старика, давно уже сложившееся у него, постоянная ирония брата, высокомерное равнодушие посторонних, вплоть до презрительного отношения к Ролану их служанки, уже подготовили его к страшному признанию матери. Ему не так уж трудно было привыкнуть к мысли, что он сын другого отца, и если после вчерашнего потрясения в нем не поднялись негодование и гнев, как того боялась г-жа Ролан, то именно потому, что он уже издавна безотчетно страдал от сознания, что он сын этого простоватого увальня.