Где-то в глубине сцены раздался жалобный вой, затем взрыв сатанинского хохота и мяуканье, а потом они услышали, как громко хлопнула дверь.
— Смылся. — Джоббинс разразился жуткими ругательствами.
— Я поймаю этого маленького мерзавца, — разозлился Перегрин и, не подумав, кинулся к парадной двери, запертой на три замка.
— Вам за ним не угнаться, начальник, — сказал Джоббинс. Голос у него почти сел от крика. — Он уж полквартала пробежал, несется на всех парах. Мамочка ждет его в конце улицы, когда трезвая.
— Завтра я ему задам, — сказал Перегрин. — Ладно, Джоббинс. Я позабочусь о том, чтоб вам больше не докучали. Впрочем, это ваш последний вечер на посту.
— Верно, сэр. Последний выход в эпохальной роли.
— Еще раз до свидания.
— До свидания. Будьте здоровы.
Перегрин вошел в партер.
— Эмили! — позвал он. — Где ты, моя девочка?
— Здесь, — сказала Эмили, идя по проходу.
— Ты видела этого стервеца?
— Нет. Я была внизу, а он спустился из бельэтажа. Я слышала его шаги.
Перегрин взглянул на часы. Пять минут двенадцатого. Он взял девушку за руку.
— Черт с ним, — сказал он, — нам надо бежать. Мы потеряли уйму времени. Они закрывают в полночь. Пойдем.
Они захлопнули за собой дверь служебного входа. Ночь была по-прежнему прекрасной и довольно теплой. Поднявшись по улице Речников, они зашли в бистро с новенькой освещенной вывеской «Братишка дельфина».
В бистро было людно, шумно и очень темно. Два официанта, одетые как рыбаки, в узкие джинсы, полосатые тельняшки и колпаки, сновали между столиками. Барельеф дельфина в университетской шапочке подсвечивался снизу.
Когда глаза привыкли к темноте, молодые люди увидели Дестини и троих поклонников ее таланта. Они расположились за столиком под изображением дельфина, и вид у них был такой, словно своим присутствием они осчастливили заведение. Дестини помахала коллегам рукой, гримаса на ее лице должна была означать, что она сама не понимает, как сюда попала.
Перегрин и Эмили ели запеченного палтуса, пили светлое пиво, танцевали на пятачке и от души веселились. Вскоре Дестини и ее друзья ушли. Проходя мимо молодой пары, Дестини сказала: «Милые мои! Мы так надеялись, что… но молчу, молчу». Они удалились, громко рассуждая о том, что будут есть, когда доберутся до дома Дестини в Челси. Без десяти двенадцать Перегрин обратился к Эмили:
— Послушай, почему ты такая суровая при старшем дельфине и такая игривая при младшем?
— Частично из-за твоего положения, да и здесь я себе не слишком много позволяю.
— Позволяешь. По крайней мере, когда мы танцевали. Не в первый же танец, правда, но десять минут назад позволила.
— Я развлекаюсь и очень благодарна тебе за это.
— Я тебе хоть чуть-чуть нравлюсь?
— Очень нравишься.
— Только не надо говорить таким тоном, словно ты хочешь, чтобы я поскорее от тебя отвязался.
— Извини.
— А при чем тут мое положение? Ты что, боишься, что такие люди, как Герти, например, станут обвинять тебя в использовании режиссера в корыстных целях?
— Да, боюсь.
— Какая глупость. «Говорят? Что говорят? Пусть говорят».
— Неудачный пример. Такие реплики обычно произносят хамы и убийцы.
— Ну и что? Послушай, Эмили, я думаю, что ты самая привлекательная девушка на свете. Не надо краснеть и хмуриться. Я знаю, что не имею на тебя никаких прав. Эмили, — Перегрин повысил голос, стараясь перекричать крещендо саксофониста, — послушай, я люблю тебя.
Маленький оркестр лихо отыграл последние такты и умолк. Признание Перегрина прозвучало сольным выступлением.
— Полагаю, что теперь нам лучше попросить счет, — сказала Эмили.
Перегрин был так смущен, что не стал возражать. Они покинули «Братишку дельфина», заверив обеспокоенного владельца, что обязательно заглянут еще раз.
Они намеревались пройтись до моста Черных братьев, взять машину Перегрина и Джереми и поехать в Хэмстед.
Однако, выйдя из бистро, угодили в потоп. Ни плаща, ни зонта у них при себе не было. Молодые люди жались к стене и рассуждали о том, можно ли сейчас найти такси. Перегрин вернулся в бистро и попытался вызвать такси по телефону, но ему сказали, что в ближайшие двадцать минут машины не будет. Когда он вернулся к Эмили, дождь немного стих.
— Знаешь что, — предложил Перегрин, — у меня в кабинете есть зонт и дождевая накидка. Давай пробежимся до театра, разбудим Джоббинса и заберем их. Смотри, дождь почти перестал.
— Тогда вперед.
— Осторожней, не поскользнись.
Взявшись за руки, они бросились бежать, громко шлепая каблуками по воде, вниз по улице Речников. Добежав до поворота, они завернули за угол и остановились у «Дельфина». Они смеялись, приключение развеселило их.
— Послушай! — воскликнула Эмили. — Перегрин, прислушайся. Кто-то еще бежит под дождем.
— По переулку, что ведет от служебного входа.
— Верно.
Шаги бегущего по мокрой мостовой становились все громче и громче. Из переулка на дорогу выскочил человек, рот его был широко открыт в беззвучном крике.
Увидев молодых людей, он бросился к Перегрину и схватил его за лацканы пальто, тяжело дыша ему прямо в лицо. Это был ночной сторож, сменявший Джоббинса.
— О господи! — забормотал он. — Да что же это, мистер Джей, боже правый!
— Что с вами, черт возьми? В чем дело? Что случилось?
— Убийство, — произнес сторож, и его губы задрожали. — Вот что случилось, мистер Джей. Убийство.
Глава шестая
Катастрофа
1
Пропуская их через служебный ход, сторож — его звали Хокинс — все время повторял, визгливо подвывая, что на работу он опоздал не по своей вине. И вообще, он ни в чем не виноват. Всем известно, что он не переносит вида крови. Перегрин, пытавшийся выяснить у него имя жертвы, большего добиться не смог. Хокинс был почти невменяем.
Через служебный вход они прошли в темный зал и по проходу в фойе. Им показалось, будто они и не уходили из театра.
— Подожди здесь, — сказал Перегрин Эмили. — У кассы. Дальше не ходи.
— Если хочешь, я пойду с тобой.
— О боже, нет. Ни за что, мисс.
— Оставайся здесь, Эмили. Или подожди в партере. Да, лучше подожди в партере. — Он распахнул двери в зал и пропустил Эмили. — Ну, Хокинс.
— Идите один, мистер Джей. Я не могу. Я не должен. Меня тошнит, мне плохо, честное слово.
Перегрин взбежал по изящно изогнутой лестнице на балкон, туда, где был установлен сейф с реликвиями и куда вели обе лестницы. На площадке было темно, но у Перегрина был фонарик. Луч метнулся по стене и упал на распростертое тело.
Джоббинс в пестром пальто и шлепанцах лежал на полу. Вязаная шапочка удержалась на голове, но в ней зияла дыра, словно кости черепа порвали ее. На раскрошенном, словно ледяная корка, и залитом кровью лице уцелел лишь один глаз, смотревший в никуда.
Рядом валялся бронзовый дельфин, дружелюбно ухмылявшаяся мордочка была испачкана густой отвратительной жижей.
Стены и вещи медленно поплыли перед глазами Перегрина, словно он производил панорамную съемку кинокамерой. Взгляд зафиксировал квадратное пятно света на противоположной стене, отбрасываемое источником, расположенным над балконом. Внизу, под лестницей, он увидел макушку Хокинса. Перегрин подошел к балюстраде и ухватился за нее, с трудом подавив приступ тошноты. Собравшись с силами, он глухо произнес:
— Вы позвонили в полицию?
— Надо позвонить, да? Надо доложить? — лепетал Хокинс, не двигаясь с места.
— Стойте, где стоите, я сам позвоню.
В нижнем фойе, рядом с кассой находился городской телефон. Перегрин сбежал вниз и, стараясь унять дрожь в руке, набрал всем известный номер. Как быстро и деловито ему ответили!