— Да какая разница, черт побери? Ты придаешь слишком большое значение личным отношениям. С женщинами ведешь себя по-дурацки. Теперь вот заподозрил бедного мистера Кондукиса в неблаговидных намерениях, а он даже видеть тебя больше не желает!
— Как ты думаешь, оставить этот шикарный наряд? — спросил Перегрин с ноткой счастливого изумления в голосе.
— Конечно. С твоей стороны было бы грубостью, мелочностью и даже вульгарностью вернуть сей дар в придачу с чванливой запиской. Старина Кондукис хочет подарить тебе новехонькие тряпки, потому что свои ты загубил в выгребной яме. Ты должен принять подарок, а не швырять ему в лицо, словно он хотел дать тебе на чай.
— Если бы ты его увидел, то не стал бы называть его стариной. Более неуютного человека я не встречал.
— Пусть так, но к мистеру Гринслейду в роковой час 11.30 тебе следует явиться при полном параде.
— Я так и сделаю, разумеется, — сказал Перегрин, помолчав. — Ты заметил, он ни словом не упоминает о перчатке и записке?
— Заметил.
— Я попытаюсь уговорить С. Гринслейда отдать их на экспертизу в музей Виктории и Альберта.
— И правильно сделаешь.
— Да, так я и поступлю. Ладно, Джер, ты прав — ни к чему из мухи делать слона. Если по какой-то дикой, потрясающей, невероятной случайности мне удастся что-нибудь предпринять, чтобы спасти «Дельфин», то мне больше ничего и не надо. Однако все это будет лишь Маленькой удивительной интерлюдией, а жизнь течет своим чередом. Вот пачка счетов.
— По крайней мере, — подытожил Джереми, — новый счет от твоего портного придет не скоро.
2
Мистер Гринслейд был лыс, бледен, одет со вкусом и блистал отсутствием особых примет. Его кабинет отличался некрикливой роскошью; впрочем, вся контора производила то же впечатление достатка и основательности. Под рукой мистера Гринслейда лежала папка с бумагами, за его спиной висела картина известного художника, а перед ним на стуле сидел Перегрин, пытавшийся применить разом все актерские приемы по достижению состояния раскованности.
— Мистер Джей, — начал Гринслейд, — вы, конечно, полностью осознаете тот факт, что не будь вашей вчерашней беседы с мистером Кондукисом, эта встреча не состоялась бы.
— Думаю, да.
— Отлично. Я располагаю кратким изложением вашего… э-э… назовем это предложением, которое вы сделали мистеру Кондукису. Вот как интерпретировал вас мой патрон.
Мистер Гринслейд надел очки и принялся читать.
— «Мистер Джей предложил реставрировать театр «Дельфин» и основать в нем труппу для постановки произведений Шекспира и других пьес, имеющих высокое культурное значение. Мистер Джей полагает, что здание «Дельфина» принадлежит к культурному наследию и представляет значительную ценность с исторической точки зрения».
Гринслейд взглянул на Перегрина.
— Таково было ваше предложение?
— Да, все правильно, если не считать того, что я ненавижу слово «культура».
— Мистер Джей, мне неизвестно, насколько вы информированы о том, чем занимается мистер Кондукис.
— Я… я только знаю, что он… он…
— Очень богат и живет отшельником? — подсказал мистер Гринслейд с легкой заученной улыбкой.
— Да.
— Да. — Гринслейд снял очки и положил их точно в центре бювара. Перегрин подумал, что услышит сейчас нечто глубоко личное о мистере Кондукисе. Но Гринслейд произнес лишь: «Хорошо» — и, помолчав немного с важной миной, вежливо попросил Перегрина рассказать о себе. Где он учился, например, где работал в последнее время. Просьба была высказана исключительно ровным тоном.
Перегрин рассказал, что родился и окончил школу в Новой Зеландии. Получив стипендию для обучения театральному искусству, приехал в Англию и здесь остался.
— Я, разумеется, в курсе ваших успехов на театральном поприще, — заметил мистер Гринслейд, и Перегрин предположил, что он провел нечто вроде конфиденциального расследования.
— Мистер Джей, — продолжал Гринслейд, — мне поручено сделать вам предложение. Возможно, вам покажется, что мы чересчур забегаем вперед, но мистер Кондукис скор на принятие решений. Дело вот в чем. Мистер Кондукис готов рассмотреть вопрос о воссоздании театра, разумеется, если будет получен благоприятный отзыв архитектора, специалистов по строительству и необходимые разрешения. Он профинансирует предприятие. Но при одном условии.
Мистер Гринслейд приумолк.
— При одном условии? — повторил Перегрин ломким, как у подростка, голосом.
— Именно. Условие таково. Вы лично возьмете на себя управление «Дельфином». Мистер Кондукис предлагает вам на условиях, которые нам еще предстоит обговорить, заняться организацией театра, его художественной политикой, набором труппы и постановкой спектаклей. Вам предоставят свободу действий в пределах определенной суммы, которую обозначат в контракте. Я буду рад услышать, что вы думаете об этом — на данный момент пробном, по понятным причинам — предложении.
Перегрин, подавив дикое желание разразиться безумным смехом, посмотрел прямо в глаза непроницаемому и мудрому мистеру Гринслейду и произнес:
— Притворяться было бы глупо. Признаюсь, я страшно изумлен и обрадован.
— Правда? — подхватил Гринслейд. — Прекрасно. В таком случае, продолжим предварительное обсуждение вопроса. Между прочим, я представляю интересы мистера Кондукиса в некоторых делах. Если дело дойдет до подписания контракта, полагаю, мне придется обратиться к вашим агентам?
— Да, их имена…
— Спасибо, — перебил Гринслейд. — Господа Слейд и Оппингер, если не ошибаюсь?
— Все правильно, — подтвердил Перегрин, стараясь припомнить, не упомянул ли он в пьяном экстазе в доме Кондукиса имена своих агентов, но решил, что речь, скорее всего, о них не заходила.
— И еще одна проблема. — Гринслейд открыл ящик стола и, невольно повторяя движения своего патрона предыдущим утром, извлек маленький викторианский письменный прибор. — Как я понял, вы уже знаете, что здесь хранится, и даже высказали некоторую озабоченность подлинностью содержимого прибора.
— Я сказал, что вещи следовало бы показать специалистам.
— Именно. Мистер Кондукис согласен с вами и желает знать, не соблаговолите ли вы заняться этим вопросом.
— Перчатка и документы застрахованы? — спросил несколько ошарашенный Перегрин.
— Они внесены в общий полис, но целевая страховка не проводилась, поскольку неизвестна их цена.
— Я думаю, такая большая ответственность…
— Мне понятны ваши колебания. Я и сам высказывал подобные опасения мистеру Кондукису. Однако он не изменил своего решения просить вас взяться за это дело.
Наступило продолжительное молчание.
— Сэр, — Перегрин посмотрел собеседнику прямо в глаза, — зачем мистер Кондукис затеял все это? Почему он дает мне если не возможность, то по крайней мере шанс заняться столь безумно ответственной работой? Какие мотивы им движут? Я не такой идиот, — продолжал он с прямотой, которая так шла ему, — чтобы предположить, будто я произвел на него впечатление сколь-либо соизмеримое с предложениями, которые вы мне только что сделали, и я… я… — он почувствовал, что краснеет, и смущенно умолк.
Мистер Гринслейд наблюдал за ним с повышенным интересом, манипулируя в то же время своими очками. Он повертел их в руках, затем водрузил не без изящества на подставку для карандашей и произнес, видимо обращаясь к очкам:
— Разумный вопрос.
— Надеюсь.
— Но именно на него я ответить не в состоянии.
— Вот как?
— Я буду с вами откровенен, мистер Джей, — бесстрастным тоном продолжал Гринслейд. — Я пребываю в полном недоумении по поводу шагов, предпринятых мистером Кондукисом. Однако если я правильно понял ваши опасения, то могу уверить вас, что они беспочвенны. — Внезапно, словно по мановению волшебной палочки, Гринслейд превратился в добродушного грубоватого малого. — Он не по этой части, — сказал он и взял очки с подставки.
— Я очень рад слышать это.