Он уже замахнулся, собираясь влепить затрещину, но тут вмешалась перепуганная экономка.
— В чем дело? — спросила она.
— Да как же! — воскликнул запыхавшийся привратник. — Вот, полюбуйтесь, донья Мария, на этих негодяев. Сбили меня с ног и силой ворвались в дом…
— А что же он не пускает? — закричал в ответ Перчинка, извиваясь как угорь. — Нам к профессору надо, а он не пускает!..
— Оставьте его, дон Антонио, — сказала экономка и, обратившись к Перчинке, добавила: — А за масло твое я еще не могу заплатить, уж не взыщи.
— Отпустите, слышите, что вам говорят! — еще громче закричал Перчинка, вырываясь из цепких рук старика. — Не надо мне никаких денег, — крикнул он, обернувшись к женщине, — мне нужно только поговорить с профессором!
— К профессору нельзя, он болен, — ответила женщина.
Привратник отпустил наконец Перчинку, но не ушел, а продолжал стоять рядом, кидая на мальчиков свирепые взгляды. Как видно, он ждал, когда донья Мария закроет дверь, чтобы хорошенько посчитаться с этими сорванцами.
— А мне с ним во как поговорить надо! — воскликнул Перчинка. — Я одну минутку!.. Одну минуточку. Ну, пожалуйста, донья Мария, — жалобно добавил он.
— О чем же ты хочешь с ним поговорить? — полюбопытствовала экономка.
— О немцах, — уклончиво ответил Перчинка. Экономка и привратник испуганно переглянулись.
Старик невольно отступил на шаг, а донья Мария уже готова была захлопнуть дверь.
— О немцах? — прошептала она.
— Ну да. Пустите меня к профессору.
Поколебавшись с минуту, женщина наконец посторонилась и впустила ребят в переднюю. Но, не решаясь, очевидно, оставить их одних, она взглянула на привратника и сказала:
— Побудьте тут, дон Антонио.
Старик снял шляпу и опустился на ларь, стоявший у дверей.
— Вы тоже подождите здесь, — продолжала экономка, обращаясь к ребятам. — А я пойду узнаю, проснулся ли профессор.
Оба приятеля уселись в другом конце передней, чтобы быть подальше от привратника. Чиро с любопытством разглядывал потертые кресла и развешанные по стенам потемневшие, покрытые пылью картины.
— А ничего бы пожить в таком доме, — заметил он. Перчинка кивнул.
— Еще бы, богачи… — прошептал он. Потом, повернувшись к привратнику, как ни в чем не бывало спросил: — А что с профессором, дон Антонио?
— Вот как дам по затылку, тогда узнаешь, что! — свирепо буркнул тот.
— Он очень нездоров? — не унимался Перчинка.
— Да, очень, — со злостью ответил старик и, на удержавшись, прошипел: У, висельники!
— Бедняга! — невозмутимо продолжал мальчик, — мне его очень жалко. Такой хороший человек — и вот вам…
На этот раз привратник промолчал.
Чиро встал и начал ходить по комнате, рассматривая картины. Потом он протянул руку и потрогал рамку одной из них.
— Не трогай! И так всё захватали! — сейчас же крикнул привратник.
Мальчик вздрогнул и испуганно отскочил от стены.
В этот момент в переднюю вошла экономка. — Ну ладно, идите, — сказала она. — Только, пожалуйста, не долго. У профессора высокая температура.
Проходя через кабинет, где Перчинка уже побывал, когда приносил масло, ребята бросили красноречивый взгляд на два карабина модели 1891 года, висевшие в застекленной витрине. Из кабинета они вслед за экономкой вошли в просторную спальню, стены которой были сплошь увешаны фотографиями в рамках. Здесь стояла простая скромная мебель, казавшаяся даже бедной.
Профессор лежал на широкой никелированной кровати. Он еще больше похудел и казался до крайности истощенным. Его бородка совсем побелела и сливалась с белизной простынь. Увидев ребят, он слабо улыбнулся.
— А, это ты! — тихо воскликнул он.
— Здравствуйте, профессор, как вы себя чувствуете? — вежливо сказал Перчинка, подходя вместе с Чиро к постели больного, в то время как донья Мария остановилась на пороге.
— Плохо, сынок, — отозвался старик.
Его голос звучал хрипло, он словно доносился издалека и вот-вот готов был умолкнуть совсем. Зато глаза его сверкали все так же и даже казались еще больше, чем прежде, на осунувшемся лице.
На минуту воцарилось молчание. Профессор заговорил первым.
— Так что же ты хотел сказать о немцах? — спросил он своим скрипучим голосом.
Сам не замечая этого, Перчинка опустился на колени подле кровати старика и горячо заговорил:
— Профессор, мы их выгоняем из Неаполя. А позавчера умер мой друг…
Голос у него оборвался, он не то всхлипнул, не то глубоко вздохнул. Воспоминание о гибели Марио было еще слишком свежо и наполняло сердце мальчика печалью и яростью.