— По темпераменту он флегматик. Не склонен впадать в панику. При этом очень быстро соображает. В плане мировоззрения не уголовник, а интеллигент. Законопослушный. Простой полиции сдался без боя, не знал, что к этим извергам отправят.
— Но Полицию Мысли ненавидит?
— И Внутреннюю Партию. Но это не показатель политической позиции. Я так понимаю, их там никто не любит. Находясь в бегах, согласился на предложение какой-то спецслужбы, ему даже не сказали, какой именно. Спецслужбам у них друг на друга плевать.
— У нас тоже, и у азиатов тем более. Следующий вопрос. Отвлечемся от англичанина. Откуда в нашей Скандинавии узкоглазые? Мы же на другом конце мира от них.
— У них недавно появилась какая-то подводная технология, которая позволяет скрытно проходить к любым берегам. В Каттегат они вряд ли рискнут соваться, но в фиорды почему бы и нет.
— И мы их терпим?
— Нельзя поставить по часовому в каждый фиорд. Их тысячи, и не ко всем есть нормальный подход по суше.
— То есть, будем терпеть, что у нас тут завелись самураи и ниндзя?
— Мы их вычислим и поймаем, — уверенно ответил Виктор Петрович, — Конкретно я вычислю, а ты поймаешь. Раз уж они начали расползаться, то начали и оставлять следы. У меня просто повода не было заняться гражданским криминалом. Но если уж я влез, то что-нибудь да раскопаю.
На следующий день принимающая сторона сделала то, что надо было сделать еще вчера. Забрала у нарушителя всю одежду и выдала новую. Полевую форму как у Степанова, но без знаков различия.
Шпиону и товарищу майору принесли на завтрак яичницу и чай с булочками. После завтрака военный микроавтобус повез их по местам боевой славы.
К удивлению англичанина, в машине их встретил явный азиат. Невысокий, толстый и одетый в плащ-палатку, из-под которой торчали полосатые рукава тюремной робы. Голова забинтована.
— Познакомьтесь, — сказал Степанов, — В роли переводчика — товарищ Смит, перебежчик. В роле задержанного японского диверсанта — товарищ Ли, также известный как «капитан Ли Си Цын», командир отряда специального назначения.
— Китаец? — спросил Уинстон с таким неподдельным удивлением, что Степанов и азиат рассмеялись.
— Китайский коммунист, — ответил Ли.
— Евросоюз поддерживает национально-освободительную борьбу великого китайского народа против японских милитаристов, — пояснил Степанов.
— Надо к тебе как-то обращаться, как будто ты европеец, — сказал Степанов англичанину, — Уинстон слишком по-английски.
— У вас есть какое-нибудь похожее имя?
— Уин… Вин… Вениамин? — Степанов вспомнил только одно имя, начинающееся сколько-то похоже на «вин».
— Вениамин, — произнес Уинстон, — Хорошо.
В конце прошлого года руководство ГРУ провело рокировку в верхах. Полковник Кононов из Иркутска стал генерал-майором и пошел на повышение в Скандинавский военный округ. За хорошую работу. Его предшественник отправился ему навстречу из Ленинграда в Иркутск с понижением за провал разведывательной работы на сопредельных территориях.
По слухам, чекисты провели грандиозную аппаратную интригу, убрав контрразведчика, который начал лезть не в свое дело, и поставив на его место человека с другого конца страны, абсолютно не знакомого с местными реалиями.
Оба переезжающих начальника потащили за собой верных людей и привычные методы работы. Кононов не получил в наследство лучших специалистов по Эйрстрип Ван и Скандинавскому округу, но привез с собой наиболее ценных офицеров разведки с забайкальским фронтовым опытом, в том числе Степанова, Петровича и Ли.
Ли действительно был китайским коммунистом и кадровым офицером армии Евразии. При желании он мог бы сойти за монгола, за китайца или за японца. В том числе, мог бы сыграть солдата или младшего офицера армии Остазии. Не делал характерных европейских ошибок при разговоре с носителем пост-буддистской культуры. Мог говорить и читать-писать на «простом японском», официальном языке Остазии.
Когда Японская Империя начала расширяться на всю Юго-Восточную Азию, возник вопрос о языке межнационального общения. Чтобы и фонетика не слишком сложная, и письменность посильная для людей, в принципе способных понимать письменность. Из великого и ужасного японского языка выделили «простой японский» с письменностью на основе катаканы и хираганы. Японцам переучиваться необходимости не было, а китайцы, вьетнамцы, сиамцы, индонезийцы, малайцы, филиппинцы, имеющие необходимость говорить с представителями оккупационной администрации, «простой японский» вполне осиливали. Не крестьяне, конечно, но культурная, финансовая, военная и криминальная элита приемлемо говорили на простом японском. Носители настоящего японского смотрели на говорящих на «простом» как на говорящих собак. Но могли отдавать приказы и понимать доклады, а большего и не требовалось.