Довольный Пушок побежал к хозяину, а злой медведь, дополнительно обозленный на собаку с утра пораньше, рванулся за ним.
— Куда стрелять? — торопливо спросил Уинстон, поднимая к плечу карабин.
— В голову, — ответил Степанов и поднял ружье.
— Да давай уже! Не промажешь! — крикнул Яковлевич.
Зверь бежал к ним большими скачками, и большая его голова виделась примерно в середине силуэта. Уинстон выстрелил, когда до медведя оставалось метров десять.
— Бах!
Медведь продолжал бежать и вроде бы дернулся от выстрела, но не свернул.
— Бах! Бах! Бах!
Медведь упал.
— Смелый ты парень, но давай в следующий раз без вот этого всего, — сказал Яковлевич недовольно.
— Без чего? — спросил Уинстон.
— Без понтов. Сразу стреляй, не стой до последнего. Еще малость, и мы с Николаем бы жахнули, а ты бы остался как дурак, что просто по лесу погулял и патроны домой принес.
— Хорошо, — ответил Уинстон, подумав, что следующий раз вряд ли когда-нибудь наступит. И шагнул к медведю.
Убитый медведь зарычал и встал ему навстречу, приподнимаясь на задних лапах.
Уинстон разрядил в него остаток магазина от бедра. Руки и карабин трясло, он точно попал пару раз, но вряд ли это можно назвать по месту.
Выстрелил Степанов. Медведь упал.
— Поди-ж ты, смелый какой, — усмехнулся Яковлевич, — Другой бы городской и карабин бросил, и ноги сделал, и в штаны наклал.
— Что это было? — спросил Уинстон, нервно обшаривая карманы на предмет патронов и вспоминая, что вторую обойму ему Степанов не дал.
— Ты все в голову стрелял? — спросил Степанов, — Целился?
— Да.
— Хорошо целился, по бегущему-то. Ты ему в шею попал, рядом с позвоночником. Медведю это неприятно, но не опасно. Падает как убитый и быстро встает.
— Так не я медведя… добыл?
— Ты, конечно. Я для контроля выстрелил, на всякий случай.
Яковлевич с Пушком тем временем подошли к поверженному медведю и внимательно обнюхали его. Старик переломил ружье и вытащил патроны. Степанов сделал то же самое. Уинстон показал карабин, вставший на затворную задержку, закрыл затвор и произвел контрольный спуск в небо.
— Опытный стрелок, — сказал Яковлевич, — Да еще с флота. Морпех?
— Нет. Работал в министерстве, вот может, к ним пойду, — Уинстон кивнул на Степанова. Нисколько не соврал.
— Ну эт хорошо, — старик проглотил «о» в слове «это» и компенсировал тремя северными «О» в «хорошо», — Не женат, смотрю?
— Нет.
— Чего так? Взрослый мужик, а все по девкам бегаешь? Мать не жалко?
— Сирота он, — ответил Степанов.
— И повод теперь по девкам бегать? Ты-то сам куда смотришь? — старик увлекся чтением нравоучений, — У вас там контора серьезная, моральный облик и все такое. Что, в Ленинграде справному мужику бабу не найти? Беда какая!
— Перестань, Яковлевич!
— Что перестань? Молод ты еще меня затыкать!
— Работа у человека секретная, жизнь тяжелая. Ты его стыдишь, а он тебе ответить не может, что да как.
— Ну другое дело. Эт я понимаю, — услышав про «секретное» Яковлевич моментально переключился, — Не положено говорить, так не положено. Все равно порядок должОн быть.
Уинстон подошел к медведю поближе и понял, что никакой это не большой барсук. Это большой, злой и очень опасный хищник с длинными когтями на сильных лапах. Закинул карабин за спину, отвернулся и помочился на дерево. Руки начали дрожать, когда он уже застегивал штаны.
— Смотри какой, — сказал Степанов, держа медвежью тушу за голову, — Видел медведей раньше?
— Только на картинке, — ответил Уинстон и присел рядом.
Взвесил тяжеленную голову, погладил жесткий мех, подергал зубищи. Да уж, если знать, что это за зверь, тут и правда в штаны накласть можно.
— Да вы идите домой, мы с Пушком тут ужо сами доделаем, — Яковлевич достал нож и примеривался снимать шкуру, — Изосимычу скажите, чтобы послал кого из детей или внуков. Шкура-то вишь неловкая, да мясо тяжелое. Старый я, не унесу. Надо оно вам, нет? В Емецке скорняк живет, он выделывает. Только ждать долго. Вы, если надо, у него готовую шкуру возьмите.
— Яковлевич, зачем тебе зимняя шкура? — ответил Степанов, — Она же перелинялая вся.
— Много ты понимаешь, — не согласился Яковлевич, — Как по мне, так шкура самая лучшая недели три после спячки. И мясо без лишнего жира.
— Не жесткое? — спросил Уинстон.
— А мы его в скороварку на три часа.
— Ну тебе виднее, — пожал плечами Степанов, — Мы на него зачем пошли? Чтобы в деревню не шастал. Что с туши возьмешь, все твое.