— Если он верный сын своей родины, то почему пишет из Америки? — поднялся один из легионеров.
— Молчать, шантрапа! — опять заорал командир батальона. — Молитесь за нового имама Гейдара!
Гереев, в прошлом служитель культа в одном из селений Дагестана, находясь в плену, добровольно поступил на службу в германскую армию. Еще до отправки 801 батальона из местечка Весела (Польша) на Восточный фронт он командируется в «школу пропагандистов». Шестимесячное обучение не пропало даром. Пусть теперь кто-нибудь из легионеров вздумает вступить с ним в спор. Гереев каждую свою беседу подкрепляет «примерами» из довоенной жизни в Дагестане. Не забывал он рассказывать и о себе. При этом особенно останавливался на том, как его арестовали чекисты за «религиозную деятельность». Пропагандист знал, что если он скажет правду о своем аресте, то на легионеров это никакого впечатления не произведет. Арестован он был за участие в антисоветском восстании в Южном Дагестане.
В роте Сафарова командиром первого взвода служил лейтенант Сайпуллаев. Солдаты дали ему кличку «человек без языка», поскольку он отличался своей молчаливостью.
Однажды Сайпуллаев зашел к Сафарову. Он был слегка выпившим. Командир роты решил прощупать настроение своего подчиненного, достал бутылку водки. Они выпили по рюмке, закусили.
— Можно ли задать вам вопрос, господин обер-лейтенант? — обратился Сайпуллаев к своему командиру.
— Можно, — ответил Сафаров.
— Давно хочу спросить, откуда вы?
— Из Дагестана.
— Скоро ли мы будем там?
— Это зависит от генерала Клейста. А что, ты имеешь желание увидеть своих сородичей?
— Да, господин обер-лейтенант. Кто не мечтает увидеться со своими земляками? Но у меня нет твердой уверенности в том, что наш батальон доберется до земли наших предков.
В голову Сафарова вдруг вкралась мысль, что Сайпуллаев, возможно, подослан к нему абверовцами. Но он сделал вид, что не замечает, на что намекает его собеседник.
— Обязательно, земляк, доберемся. До всего доберемся, — многозначительно ответил Сафаров, налив еще по рюмке водки. — Только мне не совсем понятно ваше настроение...
Сайпуллаев опрокинул рюмку.
— Обер... скажите конкретно, что вас интересует?
— Только одно — честь нашего батальона.
— Вы вчера присутствовали на читке газет нашего мозгового и военного треста — СКНК? — спросил Сайпуллаев.
— Мне не раз приходилось бывать в нацкомитете, и должен сказать, что он создан из лучших умов северо-кавказской эмиграции. Разве Надырхан не фигура? Бывший начальник одного из округов Дагестана, инженер, получивший образование в одном из старейших университетов Европы, занимает сейчас пост председателя нашего нацкомитета в Берлине.
Сайпуллаев не выдержал.
— А самое главное качество Надырхана — это то, что он всем своим нутром ненавидит Советскую власть.
— Да, это качество нельзя отнять у него. Но заместитель Надырхана Насур — тоже не маленький человек. В прошлом градоначальник Карса, а затем крупный лидер белогорской эмиграции и один из тех, кому Канарис доверил свои секреты еще задолго до войны.
— Обер, дорогой обер, вы уклоняетесь от моего вопроса.
Сафаров с печатью безразличия на лице посмотрел на Сайпуллаева.
— Вы о чем, лейтенант?
— Мы речь вели о читках газет.
— Да, да, вспомнил.
— И вы, обер-лейтенант, ничего не замечаете?
— Абсолютно. Читка есть читка.
— Но у легионеров клокочет в груди, когда ваш Гереев читает им: «Аллах над нами, Гитлер с нами». А как наш командир батальона Шабанов реагирует на их усмешки? «Почему молчите, ишаки!» — вот как он орет на нас. Теперь, мой обер, вы поняли, за кого нас считают? Наливайте еще, обер...
...Сафаров, действующий в батальоне по заданию советской разведки, убедился, что перед ним вовсе не враг своей Родины.
Беседа стала более откровенной.
— Дорогой земляк, немцы мечтают побыстрее завоевать наш край.
— Тогда почему мы воюем ради них? Позор! Мы предатели!
Сафаров изменился в лице.
— Да, — решительно ответил он.
— Земляк, кажется, я что-то начал понимать. Только прошу не сравнивать меня с такими, как Гереев и ему подобные.
— Да, между тобой и Гереевым есть разница.
— Гереев добровольно поступил на службу в германскую армию, а я из-за своего малодушия. При опросе в лагере Шверине проболтнул кое-какие секреты. Вербовщики, среди которых был и «лучший ум Северного Кавказа», — а я сказал бы подлый изменник Надырхан, — утверждали, что для НКВД этого достаточно, чтобы меня расстрелять.